Все равно – что Кресты, что Лубянка, что Тауэр,Все равно, как марается мысль на устах моралиста.Это, малоизвестный в России,выходит на венскую сцену Брандауэр,Никакого уже не играя Мефисто.Повстречать человека труднее, чем бога, но вымолвитьИмя Бога бывает порою намного сложней,Когда видишь вокруг то, что видишь, —твердишь о богах, что они, мол, ведьНе имеют имен и не сходят в Элизиум наших теней.Только сцена, огни и подобие Гамлета,Не того, что в трагедии вывел когда-то Шекспир,А того, о котором судить не приходится нам,да и нам ли тоОбсуждать, как Брандауэр образ его воплотил.Говорят – ничего. Но на фоне тюремного задникаИ у нас неплохие играются роли поднесь.И хоть мы родились и умремпод копытом у Медного Всадника,Но и в каждом из нас, может статься, от Гамлетачто-нибудь есть.
* * *
Забористей вина бывает только – речь,И тайный голосок сквозь волны перегара:Она – все та ж: Линор безумного Эдгара...И ясные глаза. И волосы до плеч.В душе повальный срач, и в помыслах – бардакИ бесконечный спор гаруспика с авгуром.Для тех, кто побывал под мухой и амуром, —Любая простыня наутро как наждак.Ты помнишь, как он пел ее и Улялюм,И прочую бурду, размазанную в прозе?Для вынесших зело, порознь и в симбиозе,Любые словеса – потусторонний шум.Но кто-то говорит, и, значит, надо сечь,И выслушать, приняв, как плач или молитву,Несказанные им, несхожие по ритму,Другие имена, Линор, твоих предтеч.Да были ли они? Но, видимо, отсельНам их не различить, довременных и ранних,Когда тоска, как нож, запутавшийся в тканях,Вращается, ища межреберную щель.Карающий давно изрублен в битвах меч,В таких там битвах – нет! – при вскрытии бутылок.Пространство смотрит нам безрадостно в затылок.Мы входим в сотый раз в одну и ту же – течь.
Марине
Напечатай меня еще раз в этом странном журнале,Напиши обо мне, что отыщет дорогу талант.Проходя сквозь меня по неведомой диагонали,Эти строки замрут на свету электрических ламп.Ничего-то в ней нет, в зарыдавшей от скорби Психее,И какая там скорбь, если нет для печали углаВ той обширной душе,что когда-то была посвежее,Помоложе, бодрей и, должно быть, богаче была.Напиши пару фраз о моём неудавшемся жесте,О моей неудавшейся паре ритмических па,О свободе писать... Но свобода танцует на месте,И, порою, лишь там, где танцует на месте толпа.Уходящая вглубь, оживает под кожным покровомВся венозная сеть, и сетчатка не чувствует свет.Все, что было во мне, все, что будет, останется...Словом,Напечатай меняТак, как будто меня уже нет.
* * *
Это ближе к весне. Это плюнул под ноги февральПережеванным насом,Это ветер под кожный покров зашивает зиме эспираль,Чтобы вырвать ее самому же потом вместе с мясом.Это кем-то забитая воздуху в зубы свирельИздает непохожие звуки на звуки.Ничего не бывает на свете, наверно, серей,Чем надетые на небеса милицейские брюки.Затянись и почувствуешь, как растекается дымПо твоим молодым и еще не отравленным легким.Это ближе к весне. Это день показался простым,Незаконченным и относительно легким.
* * *
Женщина, я Вас люблю.Скучную и непонятную,Странную, чуждую.Песню затягиваяОднозвучную,Не обладаяНи слухом, ни голосом.Строки причудливоЛягут гекзаметром,Не обижаясьИ даже не сетуя,Жить – это значитПо разным параметрамСтроить фигуру,Размытую Летою.Жить – это значитНад водами рейнскимиСлушать напевыПридуманной женщиныИ повторять,Не любя и не чувствуя:Женщина, я Вас люблю.
* * *
Обычный день.Попытка разговораС самим собой начистотуПретерпевает неудачу,Словно вчерашняя попыткаВ себя попробовать залитьЧуть больше, чем ты можешь,Все жеЧуть меньше, чем хотелось бы.Обычный деньПопытка выжитьС попыткой сплюнуть в унитазОстатки выпитого зелья,Спросить себя: «Как поживаешь?» —И не ответить ничего.Мой друг Горацио, в пылу,Не оставляющем в живыхНи мать, ни дядю, ни ЛаэртаС его сестрою и отцом,Есть смысл,И это – неудачаПопытки с о с у щ е с т в о в а т ь.Обычный день.На простынеОсталась вмятина от тела,Напоминающая чем-тоНе то чтоб формулу тепла,Но рядом спящего подвида,ИмеющегоЖенский пол.Из сотни тонущих ОфелийСпасать не стоит ни одну —Во избежании безумья,Уже совместного потом.Мой друг Горацио,Мой деньНачнется, как всегда, с попыткиПодняться и пойти в пивную,Где я попробую, как прежде,Чуть больше, чем смогу,Но всё жеЧуть меньше, чем хотелось бы.
* * *
Я переживу свою старость без мутной волны у причала,Девицы в купальном костюме, сигары в дрожащей рукеИ шезлонга, —Вот павший диктатор, иль нет! – получивший отставку министр.Гораздо приятней склониться над книгой на полузаброшенной дачеИ грустно и звонкочитать про себя, как слагает стихи лицеист.
* * *
Жизнь ушла на покой, под известным углом.Затянув ли, ослабив ли пояс,Возвращаясь в себя, кое-как, черт-те в чем,Ни в былом, ни в грядущем не роюсь.Жизнь ушла на покой, как слеза по скуле,Был мороз, был февраль, было дело.И весь месяц мело, видит бог, в феврале,Но свеча на столе не горела.Ни свечой на пиру, ни свечой в полутьме,Никакой ни свечой, ни лучинойНе осветишь себя целиком по зиме,Ни поверх, ни до сути глубинной.Возвращаясь в себя, забирай же правей.Забирая левее на деле...Не мело в феврале – ни в единый из дней.Нет, мело! Но мело – еле- еле.Жизни не было. Так самый трезвый поэтНаписал на полях – видно, дрожжиСо вчера в нем еще не осели, – иль нет! —Это я написал, только позже.Только раньше еще, но в который из дней —В феврале ли, в апреле, в июле?Жизнь ушла на покой – так-то будет верней.Жизнь ушла – и ее не вернули.
Море
Хочется плюнуть в море.В то, что меня ласкало.Не потому, что гореСкулы свело, как скалы.А потому, что рифма —Кум королю и принцу.Если грести активно,Можно подплыть к эсминцуИли к подводной лодке,Если они на рейде.Можно сказать красотке:«Поговорим о Фрейде?» — Если она на пляжеЛяжет к тебе поближе.Море без шторма гажеЛужи навозной жижи.Шторм – это шелест пены,Пробки, щепа, окурки,В волнах плывут сирены,Лезут в прибой придурки.Мысли в мозгу нечётки,Солнце стоит в зените,Даже бутылку водкиВ море не
