медали для «восточных народов», но в конечном итоге военнослужащие РОНА стали регулярно награждаться немецкими Железными крестами. В Дятловский район мы передислоцировались весной 1944 года, как раз к весеннему севу. Мы оставались там в течение всего лишь трех месяцев, а затем вынуждены были отступить на запад через Польшу в Нойхаммер. Немцы тогда обещали включить нашу дивизию в состав армии, предназначавшейся для боевых действий на Восточном фронте; они также обещали включить в состав этой армии тысячи освобожденных из лагерей военнопленных добровольцев. Нас передислоцировали в Мюнзинген, где мы были включены в состав 1-й дивизии РОА, что означало конец движения Каминского.
Во время нашего пребывания в Нойхаммере началось Варшавское восстание. Из состава нашей дивизии был выделен сводный полк, в который вошли военнослужащие из каждого из наших полков.
В тот момент я был назначен начальником штаба эшелона. Немцы планировали передать нам автономную область, расположенную в 70 км от Ужгорода, но времени для осуществления этого проекта уже не хватило.
Вместо этого мы были выведены под Ратибор; здесь было сосредоточено все, что осталось от нашей дивизии.
Для подавления Варшавского восстания от нас было выделено от 1300 до 1400 человек — лучшие силы из каждого полка (всего у нас было четыре полка, в то время как пятый был полностью разбит и уничтожен в Севске, недалеко от Локтя[148]). Позже Варшавский полк вернулся в дивизию. Они привезли много трофеев. Все военнослужащие были нагружены награбленным, имели при себе золотые слитки и драгоценности.
Каминский сам несколько раз ездил из Ратибора в Варшаву, чтобы лично присвоить себе что-то из награбленного. Однажды он отправился в сторону Карпат, чтобы осмотреть область, которую нам собирались передать немцы. На обратном пути из Варшавы он был убит. Он имел тогда звание генерал- майора и был в эсэсовской форме. Вместе в Каминским были полковник — его начальник штаба [имеется в виду Шавыкин. —
После этого на должность командира дивизии был назначен неизвестный нам человек. В штабе мы провели совещание. Семьи наших военнослужащих были отправлены в Померанию; я тоже выдвинулся туда. Остальные были передислоцированы в Нойхаммер, а затем в Мюнзинген. Наш офицерский состав не был готов к боевым действиям на фронте против регулярных войск противника. Поэтому многие из офицеров были сильно понижены в должностях или отправлены в военные училища, а некоторые полковые командиры стали командирами рот в 1-й дивизии РОА. Я встретил Власова в Фюссене в апреле 1945 года и был направлен им в Зальцбург в формируемую 3-ю дивизию РОА под командованием генерала Туркула.
Из 12 тысяч военнослужащих дивизии Каминского к тому моменту осталось около 8000 человек. Негодные к строевой службе и все семьи военнослужащих были отправлены в Померанию. До Варшавы у нас было относительно немного случаев прямого грабежа. В Варшаве мы потеряли около 60 человек, а несколько военнослужащих были нами расстреляны. Чем дальше мы отходили от родных мест, тем более сплоченной становилась дивизия.
Власов приказал мне следовать в Фюссен с целью продолжения борьбы на Восточном фронте. Если немцы хотят воевать на западе — это их дело, а не наше. В нашей дивизии шло много разговоров о КОНР и РОА, многие военнослужащие считали их вполне приемлемыми. Мы рассматривали Каминского как временного лидера, которому удалось создать русское боевое соединение, но такой человек не был способен победить Красную армию. Мы не могли оставить движение Каминского, даже если бы мы этого захотели. Каминский был диктатором и не простил бы нас. Он был способен расстрелять любого на месте. Мы не доверяли Власову и считали его опасным конкурентом в борьбе за власть. Власов направлял своих офицеров для переговоров, но Каминский отправил их обратно.
В Дятлово мы сражались вместе с казаками атамана Павлова; Павлов был убит под Борисовом.
В Дятлово мы стали 29-й дивизией СС и получили новую форму, сохранив при этом знаки различия РОНА.
С течением времени мы все больше и больше зависели от немецких поставок. В Дятлово мы по- прежнему использовали рубли. Немцы задолжали нам большие суммы за осуществленные нами поставки.
Рост партизанского движения был обусловлен германской политикой, кроме того, репрессии немцев против населения провоцировали советские элементы, которые осуществляли диверсии. Поэтому население было склонно рассматривать движение Каминского в качестве альтернативы обеим противоборствующим сторонам. В Локте, кроме того, мы открыли школы, типографии, которые печатали учебники, больницы и т. д.
Каминский избрал путь диктатуры. Не все его подчиненные симпатизировали этому. Мы его уважали и боялись. Он мог награждать, но мог и строго карать. Чтобы поднять свой авторитет, он пытался улучшить материальное положение своих подчиненных, раздавал скот, который мы захватывали в ходе операций.
Представителей старой эмиграции в нашем движении не было.
Программа и устав НСТПР были близки к НТС. В них не определялась будущая форма устройства России, но едва ли она была бы монархической. Сам Каминский был определенно против народного представительства. Большая часть населения не слишком симпатизировала его убеждениям. Наши офицеры, насколько можно судить, имели разные политические убеждения. Мне кажется, что из всех немцев Каминского более всего поддерживал Геббельс. Пропагандистское оборудование, бумага и т. д. поставляло нам Министерство пропаганды. Ко дню рождения Геббельса Каминский послал ему вагон водки.
Каминский имел своих личных фаворитов и выдвиженцев, как правило, независимо от их компетентности. У него также были его собственные сексоты, о некоторых из них мы «позаботились». Насколько можно судить, сам Каминский был не в восторге от немцев и, конечно, не разделял их сепаратистских планов в отношении России.
Поведение нашего полка в Варшаве было связано с тем, что Каминский и его подчиненные, почувствовав, что конец не за горами, решили «хорошо провести время»; кроме того, дурной пример показали каминцам сами немцы и другие национальные подразделения. В итоге дивизия часто действовала «анархически». Однажды поставки от населения не были осуществлены в срок. Тогда Каминский приказал одному отряду войти в деревню; бойцы должны были стрелять в воздух, а при необходимости — и на поражение, чтобы получить «взносы». Конфискации иногда сопровождались бессмысленными убийствами.
Я ничего не могу сказать о религиозных взглядах Каминского. В нашем пункте дислокации церкви не было; в соседней деревне, располагавшейся ближе к Локтю — Брасово, церковь была открыта; там было специальное помещение для наших военнослужащих. При этом в дивизии были военные священники.
Мы также имели ансамбль численностью около 100 человек; он периодически выступал.
Мы никогда не занимали крупные города, поскольку там никаких партизан не было и наше присутствие было бы не оправдано. В Локте у нас было подразделение полиции, не входящее в РОНА; начальник полиции был одновременно офицером штаба дивизии, в которой существовал также так называемый секретный отдел.
В Орле в 1941–1942 годах поначалу были приемлемые условия. Евреев обязали носить звезды, им было запрещено ходить по тротуарам и т. д. Наконец их собрали и расстреляли. Это осуществили сами немцы.
Большинство из тех, кто получил хорошие рабочие места, были при Советах политически репрессированы. В период оккупации в худшем положении находилось городское население, особенно рабочие разрушенных заводов. В лучшем случае, лишь одна треть предприятий была восстановлена. Много безработных было также среди бывших советских чиновников. Крестьяне жили лучше, даже если их колхоз не был распущен: они собирали больше урожая. Бургомистр был настроен чисто пронемецки, он был
