— Здесь мало места для меча, — сказал Джусс. И опять посмотрел на восток и вверх вдоль утеса.
Брандох Даха взглянул через его плечо. Миварш взял лук и наложил стрелу на тетиву.
— Ветер доносит до нас странный запах, — сказал Брандох Даха.
Времени на размышления больше не было. Через головокружительную пропасть к ним спускалась омерзительная тварь, перемахивая с полки на полку легче, чем обезьяна прыгает с ветки на ветку. Телом она напоминала льва, но больше и выше, мутно-красного цвета, с торчащими, как у дикобраза колючками; лицо человеческое, хотя людей с такими ужасными лицами не бывает, сверкающие глаза, низкий морщинистый лоб, уши слона, на голове грязные волосы, похожие львиную гриву, огромные челюсти, из-за жестких губ торчали коричневые, запачканные кровью клыки. Прямо к полке с людьми направлялась она, и едва успели они приготовиться, чтобы встретить ее, как взметнулась она в воздух над ними и приземлилась на полку прямо между Джуссом и Брандох Даха прежде, чем поняли они, куда она стремится. Брандох Даха взмахнул мечом и одним ударом отрубил скорпионий хвост. Но ударила она лапой в плечо Джусса, оттолкнула Миварша и как лев набросилась на Брандох Даха, который, потеряв равновесие на узкой каменной полке, упал вниз с высоты сто футов прямо в снег.
Но когда остановилась она на мгновение, готовясь последовать за ним и прикончить его, Джусс ударил ее и рассек бедро на задней ноге, и срезал мясо вплоть до огромной кости, и с громким звоном меч его ударился о медные когти ее ног. С ужасным ревом повернулась она к Джуссу и встала на дыбы, как лошадь, и, стоя, была она на три головы выше самого высокого человека, а ее грудь была шире, чем у медведя. И задохнулся Лорд Джусс от ее отвратительного зловония, и затошнило его, но, укрепившись духом, ударил он тварь круговым ударом в живот, и рассек ей брюхо и вывалились наружу внутренности. И еще раз ударил он ее, но промахнулся, налетел меч на камень и разлетелся на куски. И зловонная тварь напала на него, ревя как тысяча разъярённых львов, и схватился с ней Джусс врукопашную, поднырнул под ее тело, запустил руки внутрь ее живота и вырвал все живые органы, до которых смог дотянуться. И так тесно они сплелись, что не могла она достать его своими смертоносными зубами, но вцепилась когтями в его левое колено и срезала плоть вплоть до кости, и упала на него и придавила его к камню, ломая кости на его груди. И Джусс, несмотря на острую боль, больше страдал от ее зловонного дыхания и отвратительного запаха ее крови и внутренностей, вываливавшихся на его лицо и грудь. Тем не менее, сумел он собрать все свои силы и продолжал сражаться с грязной пожирательницей людей. И ударял он своей правой рукой с зажатой в ней рукояткой меча в живот бестии, пока не нащупал сердце и на изрубил его на куски как лимон, и стал рубить большие кровеносные сосуды вокруг сердца до тех пор, пока кровь потоком не хлынула из них. И стала тварь в смертельных конвульсиях свертываться и распрямляться как гусеница, пока не свернулась калачиком и не упала с полки и не легла рядом с Брандох Даха, самое отвратительное из земных созданий бок о бок с самым прекрасным, и не запачкала своей красной кровью чистый снег. И шипы, что росли на ней сзади, втянулись внутрь, как жало только что умершего шершня, которое при жизни то втягивается внутрь, то выходит наружу. И упала она не на снег, на который, волею небес, упал Брандох Даха, но ударилась головой о камень у подножия стены и вытекли ее мозги. И лежала она в собственной крови, мертвым взглядом глядя в небо.
А тем временем Джусс, как мертвый, лежал на скользкой от крови каменной полке, и начал уже сползать вниз, но спас его Миварш, схватив за ногу и оттащив в безопасное место. Страшно было глядеть на Лорда Джусса, ибо весь он был покрыт с головы до ног кровью, чужой и своей. Перевязал Миварш его раны и устроил его на утесе так удобно как только мог, а сам уставился вниз, ибо хотел узнать, жив зверь или умер.
Долго глядел Миварш вниз, пока от напряжения не выступили на его глазах слезы, и все это время не шевелилась страшная бестия, и упал ничком Миварш и громко взмолился: — О Шлимфли, Шламфли и Шебамри, боги моего отца и отцов отца, смилуйтесь над вашим ребенком, если, как я думаю, ваша власть простирается и на эту далекую запретную страну, а не только на Чертландию, где ваши дети поклоняются вам в священных местах. Ибо я научил моих сыновей и дочерей поклоняться вашим священным именам, и сделал алтарь в моем доме, украшенный звездами, и устроил его так, как был заповедано издревле, и возложил на него моего седьмого сына и возложу седьмую дочь, в кротости и справедливости, согласно вашей священной воле; но я еще не сделал этого, ибо не удостоили вы меня чести иметь семь дочерей, но только шесть. И вашими священными именами прошу я вас увеличить силу моих рук, чтобы мог я спустить вниз на веревке своего товарища, хотя он неверующий в вас заморский дьявол, и мог я безопасно спуститься сам с этого высокого камня. О Боги моего народа, спасите его жизнь, спасите жизнь им обоим. Ибо уверен я, что если они не останутся в живых, ваше дитя никогда не вернется домой, но умрет в этой далекой земле от холода и голода, как жук, который живет всего один день.
Так молился Миварш. И, вероятно, высокие Боги пожалели его невинность, услышали его крики о помощи заморским мумбо-юмбо, ибо больше помочь было некому. Либо, быть может, решили они, что еще не пришло время этим лордам Демонландии умирать, бесчестно и безвестно. Во всяком случае Миварш встал и быстро обвязал Лорда Джусса, позаботившись о том, чтобы узлы под мышками и на груди не были слишком тугими и не сокрушили ему ребра и грудь, и с большими усилиями опустил его к подножию утеса. Потом сам Миварш стал спускаться вниз по опасной стене, и хотя много раз он думал, что гибели не избежать, но, тем не менее, искусство скалолаза вместе с холодной необходимостью позволили ему достичь цели.
Спустившись вниз он, не откладывая дела в долгий ящик, стал лечить своих товарищей, и, тяжело стоная, пришли они в себя. Но когда Лорду Джуссу стало немного лучше, он, при помощи магии, немедленно исцелил себя и Лорда Брандох Даха, и через несколько минут они уже смогли встать на ноги, хотя были еще слабы, заторможены и их тошнило. И было тогда три часа пополудни.
Пока они отдыхали, глядя на мертвую мантикору, плававшую в собственной крови, Джусс заговорил и сказал: — Должен я сказать тебе, о Брандох Даха, что сегодня ты совершил самое худшее и самое лучшее дело в своей жизни. Самое худшее — ты заупрямился и заставил нас подниматься по этой стене, так что едва не убил и меня и себя. Самое лучшее — отрубил хвост этой мантикоре. Скажи, это случайность или ты действовал осознанно?
— Ну, — ответил Брандох Даха, — я еще никогда не был таким: бедный человек, руки которого трясутся, как у труса. Однако моему мечу не понравилась эта штука, которой она размахивала, и он сам занялся ею. А что в этом такого?
— В хвосте находится жало, — ответил Лорд Джусс, — даже слабый укол которого в палец убивает человека.
— Ты говоришь как по писанному, — сказал Брандох Даха. — Иначе я едва ли узнал бы в тебе моего благородного друга, ибо ты так выпачкался в крови, как буйвол в грязи. Не сердись на меня, если я встану с подветренной стороны от тебя.
Джусс рассмеялся. — Не будь таким изнеженным, — сказал он, — а пойди к зверю и сам вымажись кровью его потрохов. Я не шучу — это необходимо. Мантикоры — враги не только рода человеческого, но и своего собственного: каждая ходит сама по себе, до смерти ненавидя любую другую, и для них во всем мире нет более ненавистной вещи, чем кровь их собственного рода, и один только запах ее заставит их держаться от нас подальше, как сумасшедшая собака держится подальше от воды. И это очень прилипчивый запах. Я уверен, что после этой встречи мы будем в полной безопасности от них.
Этой ночью они разбили лагерь у подножия Авсека, а с рассветом отправились по долине на восток. Весь день они слышали рычание мантикор с безлюдных склонов Эла Мантиссера, казавшейся теперь не пирамидой, а, скорее, длинной загородкой, южным крепостным валом долины. Идти было трудно, а они были еще слабы. День почти закончился, когда, обогнув восточные склоны Элы, пришли они туда, где белая вода реки, вдоль которой они шли, сталкивались с черной грохочущей водой потока, впадавшей в нее с юго-запада. Ниже по течению река бежала на восток по широкой, заросшей деревьями долине. На голом камне развилки неожиданно стоял высокий зеленый холм, как памятник более приятного климата, когда-то царившего здесь.
— Вот видишь, — сказал Джусс, — мой сон идет вместе со мной. И хотя кажется безумием пересекать реку, разделяющуюся на дюжину протоков, прямо над Развилкой, тем не менее это единственное подходящее место. — И прежде, чем свет дня окончательно угас, они пересекли опасный поток прямо над водопадом, и этой ночью спали на зеленом холме.
Джусс назвал холм Сад Дрозда, по имени птицы, которая разбудила их на следующее утро, распевая
