любовниками, когда либо пробовавшими вкус темноты! Сегодня ночью ты будешь моей.
— Завтра, — задохнувшись ответила она.
Но сказал Кориниус: — Мое счастье, сегодня.
— Мой дорогой лорд, — тихо сказала Срива, — с того времени, как ты завоевал мою любовь, ты еще никогда не был настолько грубым и жестоким завоевателем. Клянусь тебе всеми смертоносными силами, которые властвуют на этой земле, эту ночь я должна провести с отцом, и не более того. Только на эту ночь расстанусь я с тобой, и тебе нечего злиться на меня.
— Он мог бы подождать, пока мы не кончим наслаждаться друг другом, — сказал Кориниус. — Он — старый человек, часто засиживается допоздна с книгой.
— И ты оставишь его бражничать? — сказала она. — Есть кое-что, что я должна сообщить ему прежде, чем вино затуманит его мозги. Даже маленькая задержка, как бы сладостна она не была для нас, очень опасна.
Но сказал Кориниус: — Я не дам тебе уйти.
— Хорошо, — сказала она, — становись зверем. Но знай, что я закричу изо всех сил, сюда сбежится все Карсё, и стражники, и мои братья, так что Лаксус, если он мужчина, заставит тебя заплатить за насилие надо мной. Но если ты останешься благородным лордом и будешь уважать мою любовь и дружбу, то ты дашь мне уйти. А потом, около часа ночи, придешь к двери моей спальни. Я думаю, она будет не заперта.
— А, ты клянешься? — спросил он.
— Иначе пусть меня поглотит самая глубокая пропасть мира, — ответила она.
— Час ночи. И до него был еще год моих желаний, — ответил он.
— Вот это слова моего благородного возлюбленного, — сказала Срива, опять подставляя ему свои губы. А потом быстро проскользнула сквозь темную арку, пересекла двор и исчезла в темной северной галерее, где находились покои ее отца, Корсуса.
А Лорд Кориниус вернулся на свою скамью, лениво растянулся на ней и опять стал напевать старинную кабацкую песенку:
Он потянулся и зевнул. — Ну, Лаксус, рыбообразный трус, это лекарство в два счета вылечит мою досаду. И это будет честный обмен: я упустил свою корону, зато прибрел твою любовницу. И, откровенного говоря, кому она нужна, эта Пиксиландия — маленькая, презренная, без малейшей изюминки; и что за восхитительно-прелестная трясогузка эта Срива, по которой я два года пускал слюни; так что мы в расчете, пока я от нее не устану.
— В час ночи, ха! Какое вино лучше всего для влюбленных? Пойду-ка я, выпью чашу и брошу кости с друзьями, так время и промчится.
XVI. ПОСОЛЬСТВО ЛЕДИ СРИВА
СРИВА отправилась прямо в покои отца и там нашла свою леди мать, которая шила, сидя на стуле. Две свечи стояли слева и справа от нее, и она кивала при каждом стежке. — О леди мать, — сказала Срива, — есть королевская корона, которая ждет, когда кто-нибудь ее схватит. Если вы и мой лорд отец не вмешаетесь, она упадет на колени иностранки. Где он? Все еще в пиршественном зале? Вы или я должны немедленно извлечь его оттуда.
— Ой! — крикнула Зенамбрия. — Как ты напугала меня! Говори помедленнее, моя маленькая девочка. Я ничего не поняла из твоих безумных слов. Что ты хочешь сказать и о чем?
Но Срива ответила: — Государственные дела. Ты не пойдешь? Хорошо, тогда я. Он должен услышать все немедленно, мама, — и повернулась к двери. Мать попыталась убедить ее, что разразится жуткий скандал, если она вернется в пиршественный зал через час после того, как женщины покинули его, но безуспешно. Так что Леди Зенамбрия, видя ее решимость, подумала, что будет меньшим из зол, если она сама сходит за супругом; и она пошла и вскоре вернулась вместе с Корсусом.
Корсус сел на большой стул рядом напротив своей леди жены, и дочка рассказала ему то, что слышала и видела.
— Дважды и трижды, — сказала она, — прошли они мимо меня, так же близко, как я стою против тебя, о отец, и она совершенно фамильярно опиралась на руку этого напудренного философа. Было ясно, что они никак не могли подумать, что кто-то подслушивает их. И вот что она сказала, — и Леди Срива пересказала отцу все слова Леди Презмиры об экспедиции в Демонландию, и о ее предполагаемой встрече с Королем, и о ее планах сделать Корунда генералом в этом походе, и о запечатанном письме, которое завтра должно отправиться в Орпиш.
Герцог слушал не двигаясь, тяжело дыша, наклонившись вперед и опираясь локтем о колени; второй жирной рукой он крутил редкие серые усы. Его сердитый взгляд бродил по комнате, а отвислые щеки, раскрасневшиеся на пиру, постепенно становились все краснее и краснее.
— Милорд, — сказала Зенамбрия, — разве не об этом я говорила тебе много лет назад, когда Корунд женился на этой юной женщине? И вот пришел тот позор, который я и ожидала. Она играет в опасные игры, и как жаль, что такой хороший человек в рассвете сил вскоре должен потерять свою честь, находясь за тридевять земель от Карсё. И я действительно надеюсь, что он отомстит ей, когда вернется домой. Ибо я уверена, что Корунд слишком благороден, чтобы купить успех такой позорной ценой.
— Твои слова, жена, — сказал Корсус, — говорят о длинных волосах и коротком уме. Короче, ты дура.
Какое-то время он молчал, потом поднял взгляд на Сриву, которая, облокотившись спиной о массивный стол, наполовину стояла, наполовину сидела, вцепившись обеими руками, изящными и украшенными драгоценными камнями, в край стола. Ее руки казались стройными белыми колоннами, поддерживавшими ее красивое тело. Мутный взгляд Корсуса просветлел. — Иди ко мне, малышка, — сказал он, указав на колено.
И когда она уселась: — Моя маленькая фея, — сказал он, — для ночной прогулки ты слишком храбро оделась. Красное, для сангвинического гумора. — Его большая рука обняла ее за спину, а огромная, похожая на тарелку ладонь щитом закрыла грудь. — И от тебя очень сладко пахнет.
— Всего-навсего листья малабарской корицы, — ответила она.
