люди скромные!
– Скромные? – переспросил я, вспоминая ужин на вилле в Ницце у одного из местных русских эмигрантов, чья семья перебралась во Францию в начале 20-х годов прошлого века. – Да вовсе никакие не скромные. А насчет того, как показать себя – это человек сам выбирает. Мы же сами зарабатываем наши деньги, и поверь – это не так просто.
– Нет, – не унималась Полина, – ты все-таки меня пойми. Я не осуждаю твое богатство, наоборот. Тебе надо отдать должное за то, что ты собственными силами пробился наверх и стал действительно значимым человеком. Но ведь деньги, – произнесла она с особой интонацией, – не только высокий статус, но еще и нормы приличия, ответственность…
Европа, ответственность, нормы приличия… С момента нашей с Полины встречи я уже успел возненавидеть эти слова. Какой еще чертов закордон?! С какого еще перепоя я должен у них учиться? Однако Полина аргументировала свои мысли так гладко и четко, что волей-неволей я начал к ней прислушиваться.
В таких вот спорах прошла большая часть дороги. Наконец, мы выехали к Москве-реке, погрузились в поток машин на набережной. Старые дома вокруг с выходящими на реку окнами вызывали у меня восхищение. В какой-то момент я подумал, а не купить ли мне здесь квартиру? Может, и Полина порадуется.
Ладно, пусть это пока будет только мысль…
– Вот. – Сказала мне спутница, показывая на высокий сталинский дом слева. – Поворачивай туда, мы почти приехали.
– Здесь?! – я удивился.
– Ну да. – Вопросительно посмотрела она на меня. – А что ты ожидал увидеть?
Да нет, я просто думал, что девушка везет меня в какой-нибудь музей или галерею, но, если честно, мне было по фиг. Выйдя из машины, я помог выбраться спутнице и поставил автомобиль на сигнализацию. Мы вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице. Я шел медленным шагом и чувствовал, как рядом со мной идет Полина, как она дышит; видел, как поднимается при этом ее чудная грудь. Меня это жутко заводило.
– Здесь. – Сказала она, когда мы остановились около большой деревянной двери. – Пришли.
Пока Полина нажимала звонок, я засмотрелся на дверь. Было в ней что-то могучее, исполинское. Огромный массив дуба как будто стоял здесь с дореволюционных времен – если так можно сказать, учитывая, что дом вообще-то был сталинский. На фоне соседних квартир дверь тоже выделялась – она не была обита войлоком, да и маленькая ручка казалась слишком изящной. Тем временем, Полина продолжала звонить, но никто не отзывался. Я уже подумал, что, возможно, никого нет дома, как минуты через две долгой трели за дверью послышались шаги и из проема показалось заспанное бородатое лицо.
– А? Кто? О? Полина? Эээ? – Туманно посмотрел на меня хозяин. – Входите.
Я глядел на его красное лицо, на опухшие веки и вообще не понимал, куда это меня притащили. Такое ощущение, что этот мужик в дверях был совсем не художником, а простым алкоголиком, синячащим третьи сутки кряду. Тем не менее, Полина не только не смутилась, но даже отвесила ему изящный реверанс и протянула руку, которую он тут же, кстати не без изящества, поцеловал.
– Да, заходите… – Он как-то странно на меня взглянул, но ничего не сказав, пожал руку.
Я сразу ощутил какую-то неприязнь к этому человеку. Ну вот, очередной летающий в облаках пьяница- творец в духе тех, что в Голландии из собачьих какашек на улице складывают миниатюры. Для приличия, конечно, я натянуто улыбнулся, но про себя подумал, что хорошо бы скорее отсюда свалить.
– Чай, кофе… портвейн? – хитрым взглядом посмотрел художник.
Показав жестом, что мне ничего не надо, я вошел вслед за Полиной в коридор, разулся и надел тапочки. Внутри квартира совершенно не походила на тот благородный антураж, мысли о котором возникли у меня возле двери. В коридоре стояла уже порядком початая бутылка портвейна «Dauro», везде был жуткий бардак – валялись какие-то вещи, сувениры, носки, апельсиновые корки. Огромный стеллаж у входа хранил такое количество кистей, красок, мольбертов и прочего барахла, что, казалось, он вот-вот обвалится под всем этим весом.
– Муррр… – Бросилась мне в ноги кошка.
– Брысь! Брысь! – Отогнал ее хозяин. О чем-то задумавшись, он несколько секунд стоял, а потом направился вперед, почесывая бороду и словно не замечая гостей.
Наверное в голову ему пришла какая-нибудь очередная гениальная идея. В смущении я посмотрел на Полину. Моя девочка, напротив, вела себя очень уверенно. Повесив куртку в гардероб, она тоже взяла тапочки и пошла вперед. Не ожидая особого приглашения, я последовал за ней. Мы прошли через коридор, свернули в одну из комнат и тут моему взгляду открылось ЭТО…
Вся комната, не менее замусоренная, чем прихожая, была завешана полотнами. Огромные холсты заполняли все стены. Я ожидал увидеть какие-нибудь портреты, пейзажи, на крайний случай – натюрморты. Однако на большинстве картин было изображено нечто совершенно невнятное – абстракционизм.
– О! – От раздумий меня отвлек возглас Полины. – Паш, это твоя новая работа, да? – спросила она с восторгом, стоя около одного из больших холстов и почесывая подбородок.
Услышав Полинин возглас, художник подошел ближе. Я тоже последовал за ним. Вертикальное полотно было полностью закрашено черным цветом, на нем, будто вливаясь в друг друга, были изображены схематичные кремовые человечки. Чем-то мне это напоминало примитивизм – знал бы я еще, что у них, на самом деле, означает этот термин, но в целом – представлялось непонятной мазней. Все человечки были похожи друг на друга, но в некоторых чертах разительно отличались. Где-то они были вплюснуты друг в друга, где-то – несли на руках смешные, напоминающие мультяшные, инструменты и молотки. Когда наверху холста я увидел целую стаю этих человечков с большими нелепыми ушами, меня это порядком посмешило.
– Ну как тебе, Полина? – Тем временем, наш художник совершенно не смотрел в мою сторону и разговаривал с моей спутницей. – Как тебе? Что думаешь по этому поводу?
– Очень интересно. – Сказала она, наконец, оторвавшись от созерцания. – Напоминает абстракционизм и чуть-чуть Пикассо. Хотя, я думаю, если бы это был Пикассо, мы бы видели более схематичное изображение сюжета. Вообще получилось несколько пугающе, но при этом тягуче. Хочется назвать ее «Kрик».
– А вам… эээ… Феликс? – За первый раз с момента нашего знакомства художник вдруг обратился ко мне по имени. – А вы что думаете?
– Не знаю… – Я постарался хоть как-то красиво соврать. – Ну если честно, довольно впечатляюще… Напоминает, что ли, этот, комикс…
Какой же я идиот! От столь глупого ответа мне самому стало стыдно! Полина сразу забыла про картину и изничтожающе, посмотрела на меня. Но художник вдруг добродушно засмеялся.
– Ха-ха-ха!!! – Загоготал он так, что на полках аж затряслись кисти. – А у вас тонкий юмор, Феликс Абрамович! Действительно, так! Вообще, когда я задумывал эту работу, я хотел немножко пошутить над гравюрами голландцев XVII века – там тоже были «комиксы», так сказать. Но потом я замаскировал свой замысел, скрыв его под такой вот ироничной современной модернистской оболочкой. Но вы разгадали мой замысел. В каком-то смысле это и вправду комикс, я бы даже сказал – в прямом!
Из слов его я ничего не понял, но, похоже, я случайно попал в точку.
– Да, – улыбнулся я, думая о том, как я ловко провел наивного эстета. – Именно так.
– Здесь еще кажется есть влияние ацтекских барельефов, – вставила свое слово Полина. – Помню у тебя альбом «Археология Теночтитлана 2005»…
– О, да! – Кивнул головой художник, а я выкатил глаза и подумал: «Девочка, ну откуда ты все это знаешь?!».
Примерно минут пятнадцать мы ходили по гостиной и рассматривали другие картины. Если с этим Теночлентамом, или как его там, я еще что-то понял, дальнейшее погружение в мир живописи Павла Молочко (именно так звали нашего художника) не сулило ничего хорошего. Полина долго рассматривала картину с нарисованной на ней жопой оленя, и потом изрекла, что на самом деле это не олень, а свинья. Художник начал с ней спорить и говорил, что, на самом деле здесь не важно, олень ли это, лось, или свинья – это просто задница, в смысле жопа – то есть, так сказать, самая отрицательная сторона жизни, негатив.
