— Тебе, — говорю, — точно не больно?
Азамат, отвернувшись как можно дальше в сторону, цедит сквозь зубы:
— Нет.
— И давно покраснение?
Не могло же у него пятнадцать лет воспаление не прекращаться!
— Пару недель… это периодически случается.
В этот момент пищит анализатор, и мы оба подскакиваем. Тест отрицателен на все венерические, зато кровь радостно рассказывает мне все про воспаление на груди. Наконец-то нашелся благодарный слушатель!
Ладно, цикатравин бактерицидный, хотя антибиотиков кто-то сейчас получит прямо внутривенно.
Азамат настолько удивляется тому, что я его снова колю, что даже поворачивается.
— Зачем?..
— Маленькие гады жрут тебя изнутри, — говорю доходчиво. — Их надо отравить.
Он так бледнеет, что мне становится смешно. Слегка обнимаю его за плечо, целую в нос и в висок.
— Не бойся, — говорю, — я с ними справлюсь. Только пожалуйста,
Он кивает, и я перехожу к лечению. Похоже, сюда-то и пришелся основной удар от взрыва, а то, что на лице, — это уже периферия. Мой аппаратик для просвечивания нутра показывает, что все ребра срослись, хотя и криво. Вообще, похоже, регенерация у этих ребят идет быстро, но как попало. Может быть, при более медленном зарастании шрамы были бы меньше. Но тогда бы он не выжил, наверное.
Измазав его всего в креме, заматываю эластичным бинтом, чтобы не испачкать одежду.
— Ну вот, — говорю. — Если ты больше ничего не скрываешь, на сегодня все.
— На сегодня? — моргает Азамат, одеваясь.
— Ну да. Хотя я тебя вечером еще раз уколю. А мазаться будем каждый день.
— Но это же столько труда… и твоего времени…
— Так ты мне за это платишь, забыл?
— Я тебе плачу, чтобы ты лечила ребят, если что слу…
— Ты мне платишь, чтобы все на борту были здоровы, — отрезаю я. — Включая тебя самого. Это написано в моем контракте, можешь пойти и посмотреть. Не говоря уже о том, что я гораздо охотнее потрачу свое время и силы на твое здоровье, чем на что угодно еще.
Азамат некоторое время впитывает мои слова, потом качает головой.
— У нас получается очень странная семья.
Я фыркаю.
— Да уж! Но ведь нам хорошо вместе, правда? — присаживаюсь к нему на коленку.
Он поднимает брови, как будто не задумывался над этим под таким углом.
— За себя я уверен.
— За меня можешь быть тоже уверен.
Сочувствие и умиротворение у меня, как всегда, синтезируются в либидо, а уж под взглядом Азаматовых узких черных глаз и вовсе не устоять. Ладно, может, у них полагается женщинам проявлять инициативу? Я этого не люблю, конечно, потому что не пококетничаешь, но что делать…
На поцелуй эта сволочь не отвечает. Я отстраняюсь, пытаясь понять, что еще может быть не так. Он смотрит на меня все с тем же трогательным обожанием, только мне это уже как-то не в кайф. Едва открываю рот высказаться в том смысле, что вышла замуж не за резиновую куклу, как он говорит:
— Вот интересно, на всякой рекламе земляне почему-то всегда целуются рот в рот. А что это значит?
Я роняю голову ему на плечо. Чертовы. Дикари.
— Ну-у… это… определенная степень близости, что ли… Это как бы должно быть ясно из контекста, — хихикаю нервно. Ох и будут же у нас проблемы…
— Что ж, я постараюсь понять, — улыбается он. — Ты хотела по магазинам пройтись, так?
— Да-а, надо маме украшения отправить и лилии… — говорю растерянно. А я-то думала, он прямо сейчас понимать будет…
— Ну тогда одевайся и пойдем.
— А ты завтракать не будешь?
— А во время стоянок все едят на планете. Так что мы перекусим где-нибудь там.
Азамат в магазине с интересом рассматривает хлебопечку.
— Нет, я, конечно, пробовал хлеб. Приятная штука. Но у нас никогда не пекут мучное, только жарят.
— А что ж тогда пекут? — хлопаю глазами я.
— Мясо, птицу, особенно дичь. Эх, какие на Муданге рябчики, ты таких больше нигде не попробуешь…
Оставляю его предаваться ностальгии. Я-то вообще не понимаю, как можно есть этих жестких резиновых диких птиц. Он помогает мне поставить агрегат на каталку, и мы двигаем в посудный отдел. Мне нужны вилки и кружка. Большая, с ручкой. Азамат только посмеивается, пока я выбираю себе поллитровую тару. К счастью, тут их есть.
— Я тебя специально именно в этот магазин привез, — говорит. — Я сюда заходил пару раз, смотрел на эти чашки и думал: Великие Небеса, кому же это может понадобиться?
Я нагребаю еще кучу всякого хлама — от бактерицидных моющих средств до рамок для фотографий, благо мы на машине. Муданжцы пока что оказываются исключительно осторожными водителями, впрочем, если уж Азамат способен без скачка ввести корабль в туннель, то чему я удивляюсь.
На кассе достаю было свою карточку, но муж прямо-таки хватает меня за руку.
— Лиза, да ты что, я заплачу!
— Ну ладно… — пожимаю плечами. Чего так нервничать-то?
— Зачем ты вообще носишь с собой эту карту? Я же тебе дал другую.
— Так та была на покупки для всех, а сейчас я себе беру…
— Та была просто одной из моих карт.
— А, ну так держи, — достаю ее из другого кармана.
Он только что не шарахается.
— Лиза, ну… что тебя не устраивает?
Тут подходит наша очередь.
— Так, — говорю, — давай плати, выйдем и поговорим!
Пока он, насупившись, грузит покупки в багажник, я начинаю выяснять отношения:
— Ты ведь мне зарплату переводишь на мою исходную карту, так?
— Да.
— Так почему мне ею не пользоваться?
— Ну это же твои деньги, что ты будешь их тратить на всякую чушь, тем более если мы вместе? Я выгляжу идиотом.
— Помнится, ты просил меня не считать твои деньги, а теперь ты считаешь мои? И вообще, тебе стыдно, что кто-то увидит, что я сама за себя плачу в твоем присутствии?
— Конечно, стыдно! — Он аж раскраснелся слегка.
— Ясно. Тогда тем более забери у меня свою карту. В твоем присутствии, так и быть, предоставляю тебе право рассчитываться, — снова протягиваю ему карту.
Он краснеет еще больше и отводит взгляд.
— Лиза, ну… тебе жалко? Ну пусть она у тебя побудет.
— Это что, какая-то сложная финансовая махинация?
— Что?! Нет, конечно! Я просто хотел, чтобы ты могла все себе позволить и…
А-а, так он все-таки решил меня содержать? Какое у нас прекрасное взаимопонимание!
— Азамат, мне не нужны твои деньги! — отчетливо произношу несколько повышенным тоном.
