Вслед за ней мы поднимаемся по очень пологой и длинной лестнице в небольшую светлую комнату с окном, где в углу на жаровне из того самого светящегося камня пыхтит чайник, а на столике расставлены крошечные чашечки, молочнички, пиалы с творогом и по центру в вазе — полоски сушеного мяса, как букет. Динбай тут же кидается разливать чай, а госпожа Эрдеген усаживается на подушки у столика и повелевает:
— Чай забелить не забудь!
Я смотрю на все это, честно говоря, в тихом ужасе. Не знаю уж, кто эта старая мымра, но я ей прислуживать не буду ни за какие коврижки. Впрочем, кажется, и не должна. Во всяком случае, Эсарнай спокойно садится напротив, а она ведь примерно моего возраста. Да еще и имена у нас на одну букву начинаются. Наверное, Динбай потому и прислуживает, что она Динбай. Мрак.
Сажусь на подушку, скрестив ноги, как можно дальше от Эрдеген. От ее духов дыхание спирает, не иначе она два флакона на себя вылила. А у меня и так сегодня обонятельная травма. Динбай наполняет чашку старухи, потом мою. Я, естественно, благодарю и тут же ловлю несколько изумленных взглядов. Ну знаете!
—
Я делаю вид, что мучительно пытаюсь ее понять, и отвечаю на всеобщем:
— Я знаю только некоторые слова.
— Ах вот как. — Она легко переходит на всеобщий, хотя акцент у нее довольно сильный. Затем пододвигает ко мне молочник. — У нас принято на Цаган-идир есть и пить все белое.
Я снова благодарю и вслед за старухой наливаю себе в чай молока. Я не фанат этого дела, правда, но раз так принято…
— Почему вы все время благодарите? — с легкой улыбкой спрашивает Эсарнай.
— У нас так принято, — отвечаю не менее светским тоном с такой же улыбкой. — Хорошо воспитанный человек всегда всех благодарит.
Младшие женщины переглядываются, видимо, запоминают на будущее. Ох и нахватаются они от меня манер, я так чувствую. Старуха, кажется, заснула.
— Вы ведь первый раз на встрече? — спрашивает Эсарнай.
Динбай наконец-то уселась напротив меня, сбоку от Эрдеген, и тут же принялась с энтузиазмом уплетать творог с мясом. Ага, творог едят ложкой.
— Да, впервые. Я вообще недавно попала к Азамату на корабль.
Эсарнай кивает, а я пробую творог. Он соленый, похож на брынзу. Ничего, съедобно. Я побаиваюсь расспросов насчет того, почему вышла за Азамата, так что переключаю их на культурный контекст:
— А что такое Цаган-идир?
— Белый день, — доходчиво поясняет Эсарнай.
Блин, это-то я поняла!
— Это праздник! — радостно говорит молчавшая доселе Динбай. Эсарнай бросает на нее недовольный взгляд, но той уже все равно. — Зима-до-свиданья-весна-здравстуй! Солнце-ярко-луна-ярко-день-белый!
Меня слегка сносит этим потоком счастливых восклицаний, а Динбай аж раскраснелась. Она вся такая круглая и румяная, как яблочко, и, видимо, очень активная. Но на всеобщем говорит так себе.
— Так сегодня праздник? — спрашиваю я. На Земле-то зима месяц как началась.
— Да, на Муданге сегодня первый день весны, — поясняет Эсарнай. — Новый год. Точнее, это на севере, а на юге наоборот осень начинается, но празднуют все равно по северу.
— О-о, вот как. У нас сейчас тоже Новый год. Только мы его посреди зимы празднуем.
Мы сидим там еще часа два, пока свет за окном не угасает совсем, и тогда зажигаются цветные лампы в форме рогов. Из радостного лопотания Динбай и спокойных объяснений Эсарнай я узнаю несколько сказок и поверий, связанных с Белым днем. У них, оказывается, зимой очень пасмурно, и они считают, что на это время какой-то подземный гад проглатывает солнце, а потом, в Белый день, приходит некая крутая богиня, вспарывает ему живот, и солнце выскакивает. Так что день этот солнечный и длинный, и ночью тоже очень светло, потому что все три луны светят вместе.
— У вас три луны? — переспрашиваю я. Знаю, конечно, что на других планетах может быть сколько угодно лун, но я ведь мало где высаживалась, да еще и ночью…
— Да, они летом светят по очереди, так что всю ночь светло. А в Белый день светят все вместе, так что очень-очень светло.
Потом мне еще рассказывают, что дождь идет, потому что из моря взлетает дракон и разбрызгивает воду по небу, а еще что весна — хорошее время для свадьбы.
— Но вы ведь не полетите на Муданг, так что это неважно, — заключает она.
— Мы как раз собирались лететь на Муданг, — непринужденно вставляю я.
— Но ведь Азамат не может… — осторожно говорит она с полувопросительной интонацией.
— Алтонгирел говорит, что его пустят на несколько часов, чтобы поговорить со Старейшинами.
Эсарнай приподнимает брови и опускает глаза, как будто я сказала нечто неуместное.
— И-и… Алтонгирел считает, что Старейшины одобрят ваш брак?
— Алтонгирел сам нас поженил, — пожимаю плечами.
— О!
—
Динбай немедленно кидается к ней.
— Госпожа Эрдеген! Госпожа Эрдеген, проснитесь!
—
— Кто она? — шепотом спрашиваю я у Эсарнай.
— Жена одного из капитанов, — шепчет та в ответ. — Он ее всю жизнь с собой возит. Сам-то уж плесень старая. Но, говорят, в молодости она была такая красивая, что про нее песни слагали.
— Госпожа мешать? — тоже шепотом спрашивает Динбай у меня.
— Да нет… вот только эти ее духи… — Я машу рукой перед носом и морщусь.
Дамы опять переглядываются.
— Дорогие, — авторитетно заявляет Эсарнай.
Я изображаю на лице оскорбленное достоинство.
— Да хоть какие дорогие… запах такой сильный, что я еле могу дышать. Дорогой вещью еще надо уметь пользоваться.
Кажется, мой высокомерный тон производит эффект: обе дамы внезапно одаривают нашу старушенцию взглядами, полными собственного достоинства. Видимо, до сих пор они комплексовали, что не могут себе позволить употребить два флакона духов за один вечер. Мне вообще не очень нравится, что они так прислушиваются ко мне, получается, я прямо-таки законодатель мод какой-то. С другой стороны, если уж они меня богиней считают, то неудивительно… Но вообще надо быть осторожнее с высказыванием своего мнения по пустякам.
Через какое-то время снизу начинают доноситься звуки, похожие на музыкальные, и мои сотрапезницы будят Эрдеген. Мы все вместе спускаемся вниз. Я довольно быстро нахожу Азамата, он в приподнятом духе.
— Ну как успехи? — спрашиваю.
— Замечательно, — улыбается он. — Куча выгодных сделок. Ты как там, не умерла от скуки с драгоценной госпожой?
— Драгоценной?
— Ну Эрдеген. Это значит вроде как «моя дорогая».
— Так это не ее имя?
— Нет, конечно. Она в юности была такая красивая, что, говорят, сама своего имени не знала.
Мы прогуливаемся по залу, рассматривая невероятный интерьер. В дальнем углу накрывают на стол, с другой стороны между колоннами я вижу стол для игры в бараньи. Условно-музыкальные звуки доносятся от входа, где на ступенях несколько мужчин настраивают причудливые расписные инструменты.
