Плодом этих занятий у него явилось изобретение машины, в которой электричество вошло двигателем в применении к воздухоплаванию.
Какого рода эта машина, какие основания ея, принятые изобретателем, об этом я не могу вполне сказать, да и не вправе говорить. Скажу только, что изобретенная Ладыгиным машина дает возможность подниматься от Земли с грузом 2000 пудов и двигаться по воздуху по всем направлениям — по желанию.
Насколько оправдывает свое назначение эта машина, так же судить не могу; могу только привести рассмотренные одним петербургским профессором здешнего Технологического института план машины и математические вычисления, на каких она основана, которые были вполне подтверждены в их основательности и верности в теории, следственно, вопрос сводится к тому, насколько практика препятствует осуществлению идеи. Вот за этим-то осуществлением своей идеи и поехал наш изобретатель во Францию.
Он молодой еще человек. Я слышал от него самого, что он обращался со своим открытием здесь, в Петербурге, в одно ведомство, но ученый комитет этого ведомства назначал ему три раза сроки, в которые ему обещали рассмотреть его открытие, каждый раз откладывая рассмотрение на будущее. Кто после этого скажет, что г. Ладыгин поступил нерасчетливо и опрометчиво, отправившись во Францию?
Может быть, он ошибается в самой возможности осуществления своей идеи? Но кто же не ошибается, да притом он только того и хочет, чтобы ему было доказано, ошибается он или нет, напрасно ли он увлечен или нет».
Надо надеяться, прочитали эту статью и в канцелярии военного министра России, «генерал- адъютанта, генерала от инфантерии и кавалера Милютина», на имя которого 10 сентября 1870 года «Александр Николаев сын Лодыгин» отправил прошение о рассмотрении его проекта: «Опыты, произведенные комиссиею над применением воздушных шаров к военному делу, дают мне смелость обратиться к Вашему превосходительству с просьбою обратить Ваше внимание на изобретенный мною
В коротком прошении, за тридцать лет до первых полетов самолетов, перечислены многие его будущие применения: перевозка людей и грузов — в мирное время, бомбометание — в военное, а в последних строчках видно стремление изобретателя без напрасной траты людей «обезоружить неприятеля».
Лодыгин просил «о назначении комиссии для рассмотрения его теории» и о том, чтобы даны были «средства для устройства пробной машины».
Но русское министерство не вызывало изобретателя даже для более подробного расспроса о его проекте и знакомства с его «теорией» воздухоплавания.
Как выяснилось позже, он, не имея средств для постройки летательного аппарата, употребил время ожидания на то, чтобы разработать электрические лампы, нужные для полета ночью, и даже сумел провести первые опыты с ними.
Только когда «Голос» опубликовал заинтриговавший публику рассказ о путешествии изобретателя по Европе, военный министр, может быть, устыдясь медлительности своих чиновников, может быть, спохватившись, что изобретение уплывает за границу, наложил резолюцию на прошении: «Пусть г. Лодыгин объяснит свое предложение комиссии, учрежденной при Главном штабе».
Но Лодыгин теперь далече… Статья в «Сыне Отечества» заканчивается замечательными словами — ив укор военному министру, и в укор всему обществу:
«Как бы то ни было, а г. Ладыгин поехал во Францию на свои последние средства, в русском армяке, рубашке на выпушку и в длинных сапожищах, с одними бумагами, покрытыми математическими формулами, да чертежами, чем, разумеется, обратил на себя всеобщее внимание и попал в письма корреспондентов.
Пожелаем ему удачи в достижении цели, к которой он стремится, и запишем его имя в список русских изобретателей: они почти все без средств и без помощи».
…Кто написал это письмо, полное не только боли и горечи за вынужденного отправиться в рискованное путешествие юношу, но и за других русских изобретателей, которые «почти все без средств и без помощи»?
Он скрылся за коротким псевдонимом — буквой К. Так подписывались многие: молодой журналист Сергей Кривенко — друг Лодыгина с детских лет; профессор Виктор Львович Кирпичев — крупный специалист в области механики и сопротивления материалов (с 1870 года преподававший в Петербургском технологическом институте, где были слушателями и Лодыгин и Кривенко.
Именно Кирпичев дал положительный отзыв на проект лодыгинского летательного аппарата). Так подписывался и великий князь Константин, который вскоре примет участие в судьбе молодого изобретателя, и еще многие другие.
Мог быть автором статьи и Сергей Николаевич Терпигорев-Атава (известный в те годы журналист, позже — популярный писатель, автор замечательных книг! «Оскудение» и «Потревоженные тени»).
«Беспощадный и ревностный летописец эпохи дворянского оскудения», — как называла Атаву критика, — сам дворянин и сам жестокий обличитель дворянства, нигилист, хорошо знал и Лодыгина, и его семью. Мог бы и он написать статью в «Сыне Отечества», но в Петербурге ходили упорные слухи, что Терпигорев также уехал во Францию — то ли вместе с Лодыгиным, то ли вслед за ним. Верить этим слухам можно: в биографическом очерке о Терпигореве-Атаве В. Быков сообщает, что Сергей Николаевич в 1870 году ездил в Париж «с одним изобретателем в области электричества», а в «Историческом вестнике» за 1890 год названо и имя изобретателя — А. Лодыгин.
Подпись «К» мог поставить и любой другой человек, едва ли теперь можно выяснить имя его, но — спасибо этому таинственному незнакомцу! Он первый пожелал молодому дарованию удачи в достижении цели, он первый предложил записать его имя в список русских изобретателей. Список вовсе не почетный по тем временам. В него и попасть-то потомственному дворянину считалось зазорным! Но зато этот список исторический, потому что попавшие в него уже не забудутся человечеством, а коли забудутся вдруг по велению сильных мира сего или по небрежению современников, то непременно вспомнятся потомками позже, потому что список этот — сама история человеческого общества, движут которую люди-творцы. А у потомков есть хорошее качество — вновь и вновь, чувствуя, как далеко вперед ушли они от прадедов, обращаться назад: к истокам своих достижений и побед.
Сколько живого интереса у журналистов и читающей публики вызвал рассказ о молодом изобретателе в «Голосе», можно судить по тому, что перепечатан он был не только столичными, но и провинциальными изданиями, и, конечно, газетой «Дон», выходящей в Воронеже, где учился Лодыгин.
Отзыв же на нее в «Сыне Отечества» породил еще больше загадок и толков.
Посмотрим на все это глазами землян 70-х годов прошлого века. Действительно, как можно в век воздушных шаров — рабов ветра — создать управляемый аппарат тяжелее воздуха? Как можно в эпоху, когда и паровой двигатель в диковинку, уповать на электрический? Когда пока и само электричество для многих — дверь за семью печатями! Да может ли что-нибудь из всего этого выйти?
Наконец, почему сын потомственного дворянина, получивший прекрасное, по мнению многих, специальное военное образование, меняет офицерский мундир на робу молотобойца, занимается низменным для своего сословия изобретательством и отправляется во Францию без гроша в кармане да еще в народном русском костюме, в котором в эти годы щеголяли нигилисты?
Идет 1870 год… Пять лет уже прошло с того дня, когда выстрел Каракозова в царя гулом прокатился по всей России. Охранка сужает круг возле деятелей «Земли и воли», направившей его разящий пистолет. Но на сцену уже вышли неистовые фигуры анархистов Бакунина и Кропоткина, мятущихся духом Лаврова и Лопатина…
Русские литераторы, и особенно критики, пишущие о народе, о жгучих проблемах современности, —
