Воэн переключила внимание на сонаследников: темноволосую женщину с худым лицом и угловатой фигурой, слишком тощую для своего роста, и высокого, седеющего мужчину с умными усталыми глазами под стеклами старомодных круглых очков. Университетский преподаватель, по всей вероятности. Пожалуй, не самая занимательная компания на свете, но кто-нибудь из них может оказаться кладезем информации о Беатриче Маласпине и «Вилле Данте».
Женщина приветственно протянула руку:
— Здравствуйте. Я Марджори Свифт. А это Джордж Хельзингер. Вы тоже приехали сюда согласно условиям завещания? Адвокаты сказали, нас должно быть четверо.
— Но только я не вхожу в число наследников, — улыбнулась Джессика. — Я просто подруга.
— Значит, должен быть еще один. — Марджори оглянулась, словно ожидала, что последний бенефициар выпрыгнет из кустов.
— Непременно, непременно! Но когда — этого я не могу вам сказать! — воскликнул Кальдерини. — Поскольку не знаю, когда он прибывает, хотя это должно произойти до конца апреля. Поэтому, боюсь, вы должны оставаться здесь, пока мы точно не будем знать.
— А если он вообще не явится? — спросила Делия.
— Люди, упомянутые в завещаниях, всегда являются, — подмигнул юрист с неожиданным оттенком житейского цинизма. — Можете мне поверить.
— Я думаю, — предложила Воэн, — что Бенедетта должна проводить мисс… миссис… мисс Свифт и мистера Хельзингера в их комнаты. Коль скоро они проделали долгое путешествие на поезде…
— Долгое, но чрезвычайно комфортное, — уточнила писательница. — И я думаю, нам надо обращаться друг к другу по имени. Как вы считаете, учитывая обстоятельства? Я Марджори.
— Меня зовут Делия, а это Джессика.
Ученый обменялся с подругами рукопожатиями.
— Буду рад, если вы станете называть меня Джордж. — Где-то вдали мерно звучал колокол; его звон перекатисто разносился в неподвижном воздухе. — «Ангелус», — проговорил он.
— Что? — не поняла Делия.
— Звонят к полуденной молитве.
Все вместе пошли к дому и по стертым каменным ступенькам поднялись к парадной двери. На пороге доктор Кальдерини помедлил, произнес: «Permesso?»[14] — и лишь потом шагнул внутрь.
Марджори и Джордж изумленно застыли в дверях, а потом рассыпались в восклицаниях, пораженные фресками и красотой этого вымощенного мрамором зала.
— И кажется, там, за окнами, я вижу сад? — спросила писательница.
— Сильно запущенный, — ответила Делия, — но когда-то, видимо, прелестный. Думаю, сейчас просто некому за ним ухаживать — после войны не хватает персонала, если дела здесь обстоят так же, как в Англии.
— Ах, война! — воскликнул Кальдерини, оживленно беседовавший с Бенедеттой по-итальянски. — До войны все было чудесно.
Воэн усомнилась, вспомнив, что слышала и читала о Муссолини и его фашистском режиме, но, конечно, в отношении домов и садов это было справедливо.
— А это что такое? — спросила Марджори. Она стояла перед каменной колонной-подставкой, на которой помещался стеклянный ящик.
— Я не заметила этого вчера вечером. — Делия подошла ближе.
— А я подумала, что это часть настенной росписи, — развела руками Джессика. — Перспектива и обилие деталей создает оптический обман.
— Какое огромное кольцо, — подивилась Делия.
— А, это кардинальское кольцо,[15] — пояснил адвокат. — Великое сокровище. Синьора Маласпина очень им дорожила. Оно принадлежало кардиналу Сарачено, который построил эту виллу. Хотя, естественно, она сильно изменилась с тех времен. В доме также имеется его прекрасный портрет. Кольцо отравителя, — добавил юрист как бы между прочим. — Не атрибут его сана.
— Кольцо отравителя? — переспросила Джессика. — Принадлежавшее кардиналу?
— Это был очень порочный кардинал.
Это отлично вписывается во все стародавние предубеждения ее отца, подумала Делия. Тот считал, что ни один католический священник не заслуживает доверия, не говоря уже о кардинале.
Она рассмеялась:
— Значит, дом принадлежал князю церкви, который травил людей. Я так и знала, что «Вилла Данте» — нечто выдающееся. Поняла это в тот самый момент, как мы сюда попали.
— Вам здесь будет очень удобно, — отозвался Кальдерини. — Люди всегда чувствуют себя безмятежно и счастливо на «Вилле Данте», даже в нынешние беспокойные времена. А Бенедетта позаботится о вас. Если потребуется, она запросит помощь из города. Ну а теперь разрешите откланяться.
— Погодите, — остановила его Делия. — Вы ничего не забыли? Я имею в виду, мы хотим узнать, зачем нас сюда позвали.
Лицо адвоката превратилось в трагическую маску сожаления.
— Как мне жаль, как прискорбно, что приходится быть неучтивым! Но указания синьоры Маласпины сформулированы в высшей степени определенно. Я не имею права сообщать вам что-либо, пока все четверо не соберутся на «Вилле Данте», что, уверен, произойдет очень скоро. А до тех пор на моих устах печать. Так что, — кланяясь и улыбаясь, подвел он итог, направляясь к ступеням крыльца, — наслаждайтесь гостеприимством этой виллы, как того желала синьора Маласпина. Вам надлежит чувствовать себя абсолютно как дома. Когда прибудет четвертый, я вернусь — и все прояснится.
И, сказав несколько прощальных слов Бенедетте, он удалился.
Делия обратилась к Марджори:
— Вы с доктором Хельзингером… я хотела сказать — с Джорджем, ехали вместе? Вы давние друзья?
— Мы познакомились в поезде. Я никогда прежде его не видела.
— А вы знали Беатриче Маласпину? Можете что-нибудь рассказать нам о ней?
— Никогда не была с ней знакома и совершенно ничего о ней не знаю; вся эта история была для меня как гром средь ясного неба. Понятия не имею, кто это, и, рискну заверить, Джордж тоже не знает. Мы говорили об этом в поезде. Вы хотите сказать, что тоже не представляете, по какой причине вас сюда вызвали?
— Нет. Знаю только, что есть завещание.
— Наверное, четвертый наследник сможет просветить нас на этот счет. Если только приедет. А пока я просто ошеломлена тем, что здесь вижу, и намерена извлечь максимальную пользу из каждой минуты пребывания вдали от Англии!
Делия удивилась, что сонаследница говорит с таким жаром, но ей не удалось узнать о собеседнице ничего больше, поскольку в этот момент появилась Бенедетта и принялась нетерпеливо кудахтать, желая увести вновь прибывших в отведенные им комнаты.
— Ну, — промолвила Джессика, когда подруги, оставшись одни, присели на изогнутые каменные скамьи под фресками в ожидании остальных, — каково твое мнение о сотоварищах?
— Скажу, что меня все больше и больше поражает эта Беатриче Маласпина.
— Жаль, что им понадобилось приехать именно сегодня утром. Теперь нам придется быть компанейскими и вести вежливые разговоры. Не представляю, чтобы у нас оказалось много общего хоть с кем-то из них.
— Мне кажется, они производят довольно любопытное впечатление. У Джорджа Хельзингера — кстати, может ли он при таком имени быть англичанином? — умное интересное лицо. Я не знаю, что сказать о Марджори, — ужасная одежда и лицо, по которому ничего не прочтешь. Тем не менее, у меня чувство, что она отнюдь не так заурядна, как можно подумать.
— Тип старой девы из «Женского института»,[16] — усмехнулась
