американца. — Как вам удается быть таким… беззаботным, оптимистичным, когда все это на протяжении лет вновь и вновь прокручивается у вас в голове? Меня это точно довело бы до полной депрессии.
— Сноровка. Бог создал меня беззаботным, как вы выразились. Мне нравится, как у вас это прозвучало. Так совершенно по-английски.
— И вы никогда не проронили ни слова об этом? Вашим родственникам? Друзьям?
— Ни слова.
— До сегодняшнего дня.
— До сегодняшнего дня.
Делия нырнула на дно и выплыла с розовой раковиной в руке.
— Настоящая загадка, — заключил Уайлд, удерживаясь в воде в вертикальном положении и энергично работая ногами, — каким образом Беатриче Маласпина наткнулась на эти фотографии. Снимок на озере Авеоно — военное фото. И точно так же — то, где я у дверей военно-полевого суда. Их нельзя было добыть ни через какое агентство газетных вырезок.
— Всякий раз, как мы что-то о ней узнаем, она предстает все более и более необыкновенным человеком. Хотела бы я быть с ней знакомой. Жаль, что раньше не довелось ее знать. Лучше бы Маласпина пригласила нас сюда еще при жизни.
3
Джессика сразу же заметила в Люциусе перемену.
Никто не захотел снова пойти в башню после ленча.
— Если даже кодицилл находится на одном из следующих этажей, он никуда не денется, — заметил Уайлд. — Время терпит.
Писательница ушла на пляж с книгой; мужчины решили помочь Пьетро с запоздалой обрезкой деревьев в саду.
Делия нашла подругу за чтением в тени аркады и, сев на мраморную скамью, рассказала подробности визита в башню.
— Радуйся, что не пошла. Не могу передать тебе весь кошмар того, что мы увидели.
— Могу представить; наверняка фотография со свадьбы Фелисити повергла тебя в шок. А что остальные?
— Марджори была заснята выходящей из ворот больницы Святого Георгия, с выражением королевского трагизма на лице. Не могу сказать, что Джорджа засняли в тяжелый момент, потому что на фотографии он с группой очень жизнерадостных людей. Но наш товарищ все равно расстроился. — Делия помолчала. — А вот про фотографию Люциуса я в курсе. Уайлд рассказал мне об этом, когда мы вышли, уж не спрашивай почему.
— А что на этой фотографии?
— Он сам перед входом в военно-полевой суд. — И, заметив испуганное лицо Джессики, поспешила пояснить: — Да нет, он был оправдан, все честь по чести. Только на войне с ним произошло нечто такое, что до сих пор его мучит. Фотография воскресила в нем эти воспоминания, и по какой-то причине он почувствовал потребность с кем-то ими поделиться. Жаль, что ему подвернулась я, а не ты. Ты проявила бы больше понимания и сочувствия.
— Думаешь, Люциус из тех мужчин, которым все равно, перед кем изливать душу? — спросила Мелдон, тщательно подбирая слова.
— Надеюсь, что нет. Но ты вызываешь у людей доверие: ты гораздо лучше умеешь слушать, чем я. Ты добрее. Впрочем, он не плакал и не просил сочувствия: просто так случилось, что Уайлд никогда ни с кем не говорил об этом и почему-то сейчас испытал такую потребность.
— Странно, — задумчиво проговорила Джессика. — Казалось бы, после такой исповеди человек должен стать веселее и беззаботнее. А получилось наоборот.
— До войны он хотел стать художником. Его родители были не в восторге от этой идеи, что послужило одной из причин, почему Люциус пошел в армию. Я думаю, разговор о том происшествии заставил его вспомнить о своих несбывшихся мечтах.
— Но после войны он уж точно мог поступить, как считал нужным, не так ли? Уехал из дому мальчишкой, а вернулся мужчиной.
Верно, подумала Делия, но уезжал он свободный духом, а вернулся с ужасным камнем на сердце, обремененный чувством, что должен искупить вину за происшедшее.
— Родительскому давлению порой трудно противостоять.
— Ты же сумела устоять против давления отца. Тот тоже хотел, чтобы ты влилась в семейный бизнес по возвращении из университета. Но ты настояла на своем и пошла на оперную сцену.
— Да, это так, — подтвердила Воэн, думая о тяжелых битвах, которые пришлось выдержать, о борьбе за то, чтобы получить образование, которое ей было нужно, против твердокаменного сопротивления отца. О том, как пришлось сменить фамилию — официально, а не только для сцены. «Чтобы тебе не пришлось чувствовать, будто я запятнала семейное имя», — заявила она отцу, радуясь, что видит боль и обиду в его глазах при этом жесте независимости.
Джессика все еще размышляла о Люциусе:
— Если по натуре он художник, нелегко ему, должно быть, каждый день трусить в банк. А может, из него все равно не получился бы настоящий художник, а только вечный дилетант. Не то что ты, со своим громадным талантом, с голосом, который так ценят, профессионал с головы до пят. Ведь именно твой агент всегда звонит тебе, а не наоборот. Везучая!
— Да, — вяло отозвалась Делия. — Не устаю это себе повторять.
К обеду вновь накрыли стол на террасе, и Бенедетта зажгла настоящий лес из свечей, ароматизированных цитронеллой, чтобы отгонять туч и насекомых, которые — как она чувствовала — в ином случае слетятся и начнут пожирать обедающих.
Мягкие, трепещущие огоньки придавали столу и всей террасе очень веселый и нарядный вид. Ели пасту в зеленом соусе, о котором Воэн подумала, что он из амброзии. Служанка сказала Люциусу, что соус называется pesto и готовится из листьев базилика и хвойных семян.
— Бенедетта выращивает ранний базилик в кухне на подоконнике, — сообщила Марджори. — Я никогда его раньше не ела. Как вы думаете, это то же самое растение, что в китсовском «Горшке с базиликом», с похороненной в нем головой Лоренцо?
Сегодня они выпили вина больше обычного, и раскрасневшаяся Джессика была разговорчива. Она бросила взгляд через стол на Уайлда:
— Надеюсь, я не разглашаю чужих тайн, но Делия сказала мне, что вы живописец.
Воэн готова была ее задушить. Теперь Люциус подумает, что она насплетничала про него подруге. Выболтала всю историю, которую он теперь и сам не рад, что рассказал и которой — Делия была уверена — совершенно не хотел бы делиться с остальными.
На миг на лице американца промелькнуло выражение… нет, не ярости, а паники, замешательства. И тут же его отпустило.
— Девушки пошептались?
— Я только сказала Джессике, что вы рисуете! И все!
— Я больше не рисую. Баловался, когда был мальчишкой.
В его словах слышалась завершенность, но Делия, под действием вина утратив осмотрительность, не собиралась оставлять этот разговор.
— Я певица, — заявила она.
— Мы знаем, — кивнула Марджори.
— И очень хорошая, — добавил Джордж. — Та пьеса Шуберта, что вы исполняли на днях… У вас талант трогать сердца мужчин.
