Андрей Степанович пояснил, что алкоголь на разных людей действует по-разному, а вот вынужденное прекращение его потребления – одинаково. По крайней мере так получилось у всех его знакомых. Добрый человек становится злым, раздражительным и скандальным. Раньше было: выпьет – и весь мир кажется прекрасным. А теперь нельзя, и из организма лезет злоба, которую надо на ком-то вымещать.
По словам Андрея Степановича, моя мама пила тихо, и отец не сразу заметил, что имеет в доме законченную алкоголичку. Когда он сам пытался отлучить ее от бутылки, она становилась жутко агрессивной – и это стало для отца шоком. Мать никогда ему не перечила – а после отлучения от бутылки, не имея возможности выпить, впервые выдала все, что о нем думает. Это послужило причиной отправки в клинику. И фактически все ее срывы служили причиной отправки ее в клинику.
– Понимаете, ваш отец пришел к выводу, что она его больше устраивает пьяная. Он сам мне об этом говорил. Она тихо напьется и ляжет спать. Вашу маму никогда не тянуло на подвиги, она всегда пила дома и в одиночестве. Она даже дома ничего не крушила. То есть пьяная не крушила. А отлученная от бутылки – крушила.
– Но он же все равно помещал ее в клинику.
– Он только первые два раза оплачивал ее пребывание в клинике. Третий раз оплачивал я – ваша мама меня сама попросила. Ваш отец отказался.
– Но она лежала там больше трех раз!
– Я точно знаю, что один раз, может, два, Шурин муж оплачивал. Последний. Ваша вторая сестра и с ним разошлась, а мужик хороший. Зря она так. Он со мной насчет вашей мамы советовался. Он по- настоящему беспокоился, хотя мог этого не делать! Но ваша семейка и его достала. Простите, Кира. Вы с ним знакомы?
Я видела третьего мужа моей второй сестры Шуры только один раз – на свадьбе, то есть правильнее было бы сказать: на регистрации. Нас с Ольгой приглашали только в ЗАГС. Теперь даже не узнала бы родственника, если бы столкнулась нос к носу. Я даже не знала, чем он занимается по жизни. Наверное, мне когда-то говорили, но это не отложилось в памяти. А теперь это вообще не имеет значения. Ведь с Шурой, как я понимала, они расстались.
– А в последний раз кто оплачивал пребывание мамы в клинике? – спросила я у Андрея Степановича.
– Не знаю. Может, и ваш отец, Кира. Ему же нужно было уехать в Швейцарию на обследование. Возможно, он не хотел оставлять вашу маму без присмотра.
– А так она под присмотром?
– Ну, он все-таки живет в той же квартире…
– Сколько у него еще детей, кроме нас четверых? Я слышала, что есть еще сын-наркоман.
Андрей Степанович вздохнул.
– Это его боль и крест. Парень опять в клинике, но, по-моему, это все бессмысленно. Наркомания не лечится. Вроде еще была девочка… Когда-то ваш отец ее упоминал. Но я точно не помню. Или там генетическая экспертиза показала, что девочка не может быть дочерью вашего отца? Кира, встретьтесь с ним сами. Простите его. Он такой, какой есть, и его не переделаешь. Уже ничего не исправишь.
Я ответила, что подумаю.
После разговора с мужем старшей сестры я позвонила маме – по домашнему телефону той квартиры, в которой родилась и провела детство с отрочеством. Мама долго не брала трубку, потом трубку сняли и раздалось мычание.
Мама пьяна?! Опять сорвалась? Но ведь она же собиралась заниматься фирмой, или, один день проведя в офисе, поняла, что это бессмысленно?
– Мама, это я, Кира, – сказала я. – Мама, ты слышишь меня?
– Да, слышу. Успешная, богатенькая Кира. А выпить матери купишь? Больше в этом доме ничего нет! Приезжай, Кира. Приезжай и привози выпить.
Мама бросила трубку на рычаг. Звонить Ольге мне совсем не хотелось. Я не видела смысла звонить Полине или Шуре, да я с ними и не общалась в последнее время. И не только последнее. Я опять набрала Андрея Степановича, извинилась за беспокойство и объяснила ситуацию.
Родственник сказал, что никуда не поедет и мне не советует, но продиктовал телефон нарколога, которого уже несколько раз вызывали к маме для оказания срочной помощи.
Я оделась и поехала. Машину поставила на некотором удалении от подъезда, помня, что с парковкой всегда были проблемы. То есть поставила на первое свободное место в «кармане», которое заметила, и пошла к подъезду пешком. По пути встретила двух холеных мужиков, одного постарше, другого – лет на десять помоложе и очень смазливого. Лицо старшего показалось мне знакомым. Я не успела додумать мысль (где мы пересекались раньше) – они оба со мной поздоровались. Я ответила. Может, это соседи, и я их просто не помню, а они следят за историей нашей семьи? Или кто-то из клиентов, покупавших квартиры в наших домах?
В подъезд вошла без проблем – выходил мужик с собакой. Я долго звонила в дверь, но мне никто не открывал, а дверь была заперта. Свой ключ я давно отдала маме, да с тех пор тут и дверь новую установили, и новые замки. Интересно, у кого еще есть ключи от родительской квартиры? У Ольги точно нет, и в любом случае я не хотела ей звонить. У Полины? Шуры? Или попробовать к соседям позвонить? Мог отец на всякий случай оставить ключи соседям?
На площадке было три квартиры, я была не уверена, что соседи здесь все те же, что жили в годы моего детства и отрочества. Но следовало попробовать. Я позвонила в ближайшую квартиру, открыл пузатый мужик лет пятидесяти.
– О, Кира, а я тебя вот такой помню! – и он показал.
Я в удивлении открыла рот. Неужели тот стройный молодой парень, в которого мы с сестрами были тайно влюблены, превратился в этого оплывшего жиром дядьку?!
– Трудовая мозоль, – дядька похлопал себя по брюху. – Чего, не пускают? – он кивнул на дверь квартиры моих родителей.
Я ответила, что мама просила меня приехать, но на звонок не реагирует.
– Опять в запое?
– Похоже на то, – кивнула я. – У вас случайно нет запасного ключа?
– Точно есть у Шуры или даже у ее мужика. Они приезжали к вашей маме, правда, в последнее время я их не видел. Я помню, как я этому последнему Шуриному мужу даже помогал вашу маму на носилках к карете «Скорой помощи» нести.
– Маму куда-то по «Скорой» увозили?
– Кира, ты в курсе, какие у нее случаются запои? – ответил вопросом на вопрос бывший сосед.
Я вздохнула.
– Что ты человека в дверях держишь? – раздался окрик дородной женщины с очень милым лицом. – Здравствуйте, Кира. Проходите. Чаю попьем. Я как раз с вами посоветоваться хотела.
Со мной советовались насчет квартиры сыну. Я, как обычно, рекламировала нашу фирму и приглашала на смотрины. Но мне требовалась ответная любезность. Я хотела расспросить соседей о своей семье. Звучит, наверное, немного странно, но…
– Вашу маму мне жалко, – сказала соседка. – Надо было идти работать. И ваш отец мог бы купить ей какой-нибудь салон красоты, журнал…
– Он никогда не стал бы этого делать, – заметила я.
– Что-то пытался сделать муж Шуры, Леонид, – вставил сосед. – Он и со мной разговаривал. Кира, у тебя есть его телефон? Позвони ему.
Я сказала, что, по моим сведениям, они с Шурой разошлись.
– Жаль. Ей держаться надо было за него.
Я тем временем все-таки нашла в телефонной книжке мобильного номер Шуры и позвонила ей.
– Если хочешь приехать за ключом – приезжай, – сказала Шура. – Я туда не попрусь. Это Ленька сердобольный. А я ему всегда говорила, что бессмысленно с мамашей возиться.
– Ты с ним рассталась?
– А твое какое дело?!
«Шура что, тоже пьяна?»
