не захворала. Пришла в мокром платье.
— Вода же совсем теплая, мама. Просто ужинать сели поздно.
Свекровь, очевидно, восприняла ее слова как упрек и стала монотонно перечислять, сколько дел она сегодня переделала: столько-то прополола, то-то и то-то полила, вычерпала навозную яму, посолила огурцы… Лаура слушала и не слушала, вытирая руки полотенцем — оно пахло дымом. Плита опять плохо тянет. Давление воздуха такое или снова трубу надо чистить?..
— Иди садись! — позвала Альвина, поставила тарелку на Лаурино место, между детьми, и пошла за своей миской. — Картошки не хочешь?
— Спасибо, я с хлебом. — Лаура взяла нож и отрезала через весь каравай толстый ломоть. — Кому еще?
— Нынче клубни совсем мелкие. Копнула я куста два из поздних — один дьявол… Отрежь и мне… Снизу их пропасть, да как овечий помет. Ох, дождя бы надо! В Пличах вон «Камой», электричеством, поливают, так, известное дело, все полить можно. Сорок рублей, говорят, цена, но оно того стоит.
— Вы же знаете, мама, как у нас с деньгами, — отвечала Лаура, берясь за ложку.
— Твоя правда, — кротко согласилась Альвина, присела в конце стола, намазала хлеб маслом и стала есть суп. Незанятым осталось только одно место — Виино, так как на стуле Рихарда теперь сидел Марис. — И то сказать, куда уж нам, бабам, с такой машиной сладить. У тебя есть хватка, этого не отнимешь — и детям пошьешь, и крышу починишь, и полы вон как покрасила, колодец и тот сделала… А мотор — тут нужна мужская голова, и звать па подмогу ты никого не хочешь.
Лаура не ответила, но свекровь ответа и не ждала — кусала хлеб, черпала ложкой клецки и время от времени заговаривала с невесткой. Кисти рук у нее были темные, жесткие от работы, с короткими пальцами, и по сравнению с ними голые до локтя руки казались удивительно белыми и даже нежными. В открытое окно влился гул проходящего поезда, скорее всего товарного. До железной дороги отсюда было больше пяти километров, и лишь редкий вечер, когда воздух был особенно прозрачен и чист, в Томаринях слышался стук колес, и они обе невольно к нему прислушивались.
— Это к дождю, — обрадовалась Альвина, даже перестала жевать. Черты лица смягчились, по нему скользнула тень бабочки, словно потаенная дума; глаза стали еще темнее, бархатно-черные, и в ее облике проступили следы былой незаурядной красоты. Даже алюминиевую ложку она держала так, как держат свечу или цветок. Перестук колес постепенно перешел в неясный шум, но Альвина все еще к нему прислушивалась. На столе среди посуды что-то прошелестело. Бабочка, та самая, которая все летала вокруг лампы, притягивая к себе взгляд Зайги. Пушистые крылья судорожно трепыхались,
— Ишь, дрянь какая, чуть в суп не угодила! — воскликнула Альвина.
Странное очарование минуты тут же развеялось: перед Лаурой сидела старая тучная баба, которая взяла мотылька в горсть и понесла к плите.
— Бабушка, не надо! — умоляюще вскрикнула Зайга.
Лязгнула дверь топки, Альвина вернулась и, взяв ложку, продолжала есть. Воцарилось молчание.
— Молодцы, куда там — жалеть такую заразу! — немного погодя строго сказала Альвина, притом во множественном числе, хотя за ночного мотылька вступилась одна Зайга.
Альвина еще откусила хлеба.
Молчание.
— Нынче яблоки так источены — глаза бы не глядели, больше червивых, чем целых… Подай соли, Лаура! Вроде недосолила… А капуста на что похожа! Одни жилы вместо коча… Да ты что?
Ресницы у Зайги встрепенулись, как только что розовые бархатные крылья у бабочки, и в суп упала слеза,
— Она еще куксится! Из-за такой пакости! — проговорила Альвина сердито и в то же время огорченно,
— Она была такая красивая! — сказала девочка, и по ее щеке скатилась вторая слеза.
— Какая там может быть красота? — Альвина с искренним удивлением уставилась на Зайгу, перевела взгляд на Лауру, потом опять на девочку. — Красивая? Вредитель это. Он пожирает сад…
Молчание.
— Хочешь, сметанки добавлю? — примирительно спросила Альвнна.
Зайга помотала головой, старательно изучая узор на клеенке — стертые синеватые кружочки.
— Все у тебя какие-то фокусы! — недовольно сказала Альвина, слегка задетая. — Видишь, как Марис — тихо, смирно…
Но старый добрый метод воспитания со ссылкой на положительные примеры на этот раз не сработал — Марис просто заснул: круглое лицо с ямочкой на подбородке свесилось на грудь, длинные ресницы бросали тени на щеки, черные кудри падали на загорелый лоб. Он сейчас удивительно, как две капли воды был похож на Рича… когда Рич на этом самом месте спал за столом, так же свесив кудрявую голову, с такой же вмятинкой на упрямом подбородке. Лаура кинула быстрый взгляд на свекровь, полагая, что и та сразу заметит это поразительное сходство и…
— Положи спать этого героя — навоевался, — только сказала Альвина, и Лаура вздохнула с облегчением.
Она взяла руку сына, разжала стиснутые пальцы и вынула надкушенный хлеб. Масло в теплой ладони почти растаяло. И пока она все это делала — разжала кисть и вынула хлеб, взяла мальчика на руки, отнесла в комнату, раздела и уложила, — Марис лишь раза два что-то пробормотал и, только положив голову на подушку, вдруг открыл сонные глаза.
— Хочу Котьку.
— Сейчас позову.
Лаура знала-звала, прямо обыскалась котенка, даже вышла во двор, но Котька пропал куда-то, не отзывался и не показывался. Тогда она взяла со скамьи хромого медвежонка, все еще лежавшего там, где его положил Рудольф, и возвратилась в комнату. Но Марису уже не нужно было ни медвежонка, ни кошки и вообще ничего… Она потушила свет и слушала в темноте ровное дыхание сына, не в силах избавиться от воспоминаний, как за столом спал Рич, перебирала в уме подробности, все то, что, по сути, давно бы следовало забыть.
По комнате скользнула полоса света, тихонечко, как мышка, вошла Зайга.
— Помылась?
— Угу.
— Раздеться тебе видно?
— Угу.
Прошелестело платье, звякнули пружины, Зайга улеглась и — Лауре видно было — в темноте смотрела на нее. Склонившись над узеньким диваном, Лаура коснулась лица дочери, оно было как яблоко в росе: гладкое, прохладное и немного влажное.
— Холодно?
— Не-е.
— Хочешь мишку? — спросила Лаура, зная наперед, что предлагать бесполезно. Так и вышло: Зайга не протянула руку, — скатившись с одеяла, игрушка сухо, с глухим звуком стукнулась об пол.
— Мама, впусти Тобика!
— Но…
— Я завтра подотру.
Лаура приоткрыла дверь на кухню, позвала в щелку:
— Тоби!
Щенок вбежал, царапая когтями пол, сперва направился к постели Мариса, но, встретив холодный прием, помчался к Зайге, и в темной комнате раздался тихий счастливый смех.
— Долго не играй, спать пора.
— Ладно, — послушно отозвалась девочка.
Лаурину тарелку с супом свекровь поставила на теплую плиту, но клецки и там все же остыли. Они были совсем невкусные и, пожалуй, действительно недосолены, а может, ей просто не хотелось есть. Вылив остатки щенку в алюминиевую плошку, Лаура накрошила туда хлеба, поставила миску в угол и стала
