Вьеварум

своему второму месту: первым будет Вольховский (по кличке 'Суворочка.') — и такой результат расширяет будущие служебные шансы этого небогатого и без связей одноклассника. Для такого честолюбия, как у князя, очень часто лучшее место — второе, иногда даже последнее (но на пути к самому первому!).

А потом была прощальная лицейская клятва: 'И последний лицеист один будет праздновать 19 октября'. Так поименно и расписались.

И вдруг сделались прошедшим и оттого милым ссоры с Пущиным, несколько высокомерные поучения Горчакова, занудства Модиньки, и даже Фролов, который 'ниже стал Пигмея', -

Хвала, хвала тебе, Фролов…

Кто не слыхал школьных клятв на выпускных вечерах, а затем — холодные, случайные встречи на улице, неузнавание или на ходу: 'Как жизнь, старик?' Но в день окончания школ-лицеев все иначе. В альбоме Пущина записано рукою Пушкина:

Ты вспомни первую любовь,
Мой друг, она прошла… Но с первыми друзьями
Не резвою мечтой союз твой заключен;
Пред грозным временем, пред грозными судьбами,
О милый, вечен он…

Но все это не сразу и не просто подтвердится: 'Пред грозным временем, пред грозными судьбами'.

На прощанье директор Энгельгардт подарил всем чугунные кольца — символ крепкой, как металл, дружбы, и они станут чугунники:

Пущин — офицер гвардейской конной артиллерии;

Горчаков — чиновник в коллегии иностранных дел с чином титулярного советника;

Пушкин — тоже в коллегии иностранных дел, но из-за худшей успеваемости одним чином ниже — коллежским секретарем.

* * *

Много позже станут допрашивать арестованного Пущина:

'Принадлежали ли тайному обществу? Кем в оное были приняты? '

Ответ:

'Состою я в обществе… Принят в оное служившим в Киевском гренадерском полку капитаном Беляевым'.

Николай I и следственная комиссия ищут Беляева по всей стране, нету такого… Новый допрос:

'Еще раз Комитет требует от вас истинного показания, когда именно, кем и где вы были приняты в члены тайного общества, и притом, где находится сказанный вами Беляев, как его имя и чин?'

Ответ:

'По требованию Комитета сим честь имею ответствовать, что действительно в 1817 году принят я был полковником Бурцевым здесь, в Петербурге, в члены общества. Признаюсь откровенно, что не хотел объявить сего, полагая его совершенно отклонившимся от общества. К крайнему стыду моему, объявляю, что Беляев есть вымышленное лицо, которое мною при начале упомянуто. Сие отклонение от истины, употребленное из некоторого чувства сострадания к Бурцеву, теперь слишком кажется мне гнусным, чтоб еще продолжать тяжкую для меня о сем переписку. К сему показанию коллежский асессор Пущин руку приложил'.

Это написано лишь после того, как сам Бурцев на очной ставке с Пущиным объявил, что именно он принял когда-то лицеиста в тайное общество…

Но эти неприятности будут после, лет через восемь-девять. Пока же Пущин только начинает… В своих воспоминаниях рассказывает, как уже после Лицея несколько раз чуть не открылся Пушкину, но тут как раз следовала некая выходка, шалость — и Пущин воздерживался.

Впрочем, казалось, что эта возможность не уйдет, — зачем торопиться? Пушкин же своим путем приближался к декабризму — уже написал «Вольность», «Деревню», 'Послание к Чаадаеву', много опасных эпиграмм.

Самому Пушкину заговорщики, кажется, доверяли меньше, чем его строчкам.

Пущин. 'Круг знакомства нашего был совершенно розный. После этого мы как-то не часто виделись'. Где же князь, франт?

Питомец мод, большого света друг,
Обычаев блестящий наблюдатель,
Ты мне велишь оставить мирный круг,
Где, красоты беспечный обожатель,
Я провожу незнаемый досуг.

Это — начало третьего 'Послания к князю Горчакову', через два года после Лицея. Очевидно, в ту пору были встречи, разговоры, когда Горчаков поучал Пушкина ('Ты мне велишь…').

Пушкин же не слушается и, наоборот, зовет собеседника назад, в прошлое, к лицейским выходкам и забавам:

И признаюсь, мне во сто крат милее
Младых повес счастливая семья.

Повеса — это ведь прошлое Горчакова (пять лет назад его обозвали 'сиятельный повеса').

И ты на миг оставь своих вельмож
И тесный круг друзей моих умножь,
О ты, Харит любовник своевольный…

(Хариты — в греческой мифологии грации, воплощение красоты и прелести.)

Пять лет назад Горчаков был 'мой друг' ('Что должен я, скажи, сейчас желать от чиста сердца другу?'), теперь же еще неизвестно-он вне круга 'моих друзей', ему только предлагается тот круг умножить. Амур, хариты еще связывают их, но вельможи — разделяют.

'1819, декабря 12-го князь Александр Михайлович Горчаков пожалован в звание камер- юнкера' — первый придворный чин.

Александра Сергеевича Пушкина пожалуют в камер-юнкеры '1833, декабря 29- го', и он найдет этот чин неподходящим, смешным для тридцатичетырехлетнего поэта. Однако для Горчакова на двадцать втором году жизни камер-юнкерство настолько высокая ступень, что министр