– Чью? – спросила я.
– Спроси, – Кирилл Петрович показал глазами вверх.
– Голос мне нравился больше, – призналась Агриппина Аристарховна.
– Может, мы найдем что-то новое, – пришел к выводу Вова.
– По-моему, музыка была полна драматизма, – заявила бывшая балерина. – Она нагнетала напряжение. Готовила нас к важному открытию. Вова прав. Мы должны сейчас что-то найти. Что-то очень важное.
– Еще раз попробуем подвигать? – спросил Лассе у Вовы с Геной.
– Давайте, – кивнул Вова.
Все напряглись в ожидании барабанного боя или еще какой-нибудь гадости. Однако стояла тишина – за исключением создаваемых нами звуков. Ребята отодвинули секцию в сторону.
Нашему взору представилась дыра сантиметров тридцать в высоту и пятьдесят в ширину. Туда помещалась рука до локтя. В дыре лежал один лист бумаги.
Лассе извлек его и тупо уставился. С двух сторон от него в лист также смотрели Вова и Гена. Мы все придвинулись к компании. Лассе пустил лист по кругу.
На одной стороне красовалась отпечатанная на цветном принтере фига с длинными ногтями, накрашенными под Гжель, на другой – таблица Менделеева.
– Какой интересный рисунок! – воскликнула Ксения, рассматривая ногти.
Пока остальные рассматривали изображенное на бумаге, журналистка рассказала, как была на презентации, проводимой одной известной ногтевой корпорацией, и брала интервью у ее арт-директора. Никто из присутствующих даже не слышал о существовании подобных фирм, занимающихся разработкой модных тенденций в области покрытий для ногтей и средств ухода за ними. Эти корпорации диктуют моду на цвет, длину и форму ногтей, проводят показы, на одном из которых и побывала Ксения Болконская. После заявления журналистки о том, что ногти так же изменяют облик, как каблуки удлиняют ноги, Вова, Гена, Кирилл Петрович и Иван Васильевич расхохотались и стали вспоминать случаи из жизни, связанные со встречами с женскими ногтями. Вскоре выяснилось, что и Лен есть что вспомнить. Драгоценного Сашулю русские поклонницы не желали отдавать американской жене.
После того как лист вернулся к Лассе, финн обвел всех взглядом и попросил высказать мысли по поводу находки, за исключением мыслей о ногтях. Про них мы, кажется, уже получили полную информацию.
– А вылезти никак нельзя? – первым открыл рот Шедевр. – Дыра глубокая. Если еще чуть-чуть пробить – будет улица. Здесь должна найтись какая-то веревка. В крайнем случае можно связать простыни. Меня они точно выдержат. Я выберусь.
Лассе покачал головой.
– Ты не хочешь меня отпускать?! Почему?!
– Выгляни в ближайшее окно. Там выступ стены. Я не знаю, зачем они в ваших домах, но эта дыра, похоже, уходит как раз в него. В этом месте стены толще всего.
Шедевр бросился в комнату, где проснулись Кирилл Петрович, Ксения и Лялька. За ним побежали Вова и Гена и вскоре вернулись с грустными лицами. Похоже, Лассе оказался прав. Тайник был устроен в самом толстом месте, что логично.
Но что здесь лежало?
– Может, депутата убили как раз из-за этого? – Ксения кивнула на дыру.
– А ты знал, за чем сюда шел? – Кирилл Петрович посмотрел на Шедевра и уже вознамерился схватить его за шиворот, но лилипут увернулся.
– Нет, я просто к депутату шел. Деньжаток перехватить. Может, еще что-то интересное нашел бы.
– Но этот тайник…
– А как бы я стенку двигал?! – закричал маленький человечек. – Мне это не по силам!
– Логично, – согласился Кирилл Петрович и посмотрел на Вову и Гену.
Они оба пожали плечами. Парни, судя по виду, были очень удивлены этому тайнику.
– А депутата случайно не пытали? – спросила я. – Может, к нему специально приходили, чтобы…
Я не закончила фразу.
– Пошли посмотрим, – сказал Кирилл Петрович.
Мы вернулись в зал, правда, я не стала подходить близко к трупу, как и другие женщины. Крокодил достал из бара еще одну бутылку водки и отхлебнул. Труп осмотрели Кирилл Петрович, Лассе и Ник. Они пришли выводу, что следов пыток нет. Депутата (если это он, конечно) просто застрелили.
Чтобы иметь возможность добраться до тайника?
– Что здесь могло быть? – спросила Лен.
– Драгоценности, деньги, документы, – пожал плечами Вова. – Что угодно. Опись нам не оставили. Вот только кому, интересно, предназначалась фига? И при чем здесь таблица Менделеева?
– А на ней нет никаких отметок? – спросила я. – Может, какие-то подсказки?
Мы опять пустили лист по кругу, но ничего интересного не обнаружили, как ни приглядывались.
Лассе предложил подвинуть остальные части стенки.
Заложенный кирпичом черный ход мы нашли, только сил пробивать его сейчас ни у кого уже не было. Мы просто кучей сунули в стенки извлеченные оттуда вещи – чтобы не мешали проходу по коридору. Часть вещей, правда, осталась. Мы не хотели заваливать ими Ипполита.
Ночь с субботы на воскресенье.
– Значит, ложимся спать? – Лассе обвел всех взглядом. – Давайте решать, кто где. Чем больше человек вместе, тем лучше.
– Послушай, а откуда ты знаешь таблицу Менделеева? – вдруг прищурился Ник. Обращался он к финну. – Откуда ты знаешь, что это она?
– Ты меня за полного идиота держишь? – по-моему, Лассе приготовился схватить Ника за грудки.
– Если у вас в Америке не все ее опознают, то это не значит, что в Европе живут такие же неучи, – вставил Иван Васильевич. – Кто из Европы ехал в вашу Америку? Преступники, проститутки, неудачники, всякая шваль. Лучшие люди оставались на старом континенте. В результате по уровню образованности средний американец значительно уступает среднему европейцу, я уж не говорю про русских.
– Да как вы смеете?! – заорал Ник, преисполненный чувства патриотизма.
– Я констатирую факт, – невозмутимо заявил Иван Васильевич.
– Я согласен с нашим уважаемым историком, – заявил Лассе.
– Ты вообще кажешься мне подозрительным, – продолжал Ник, глядя на Лассе.
– Это еще почему? – спросил Кирилл Петрович.
– Откуда финский безработный алкоголик так хорошо знает русский язык?
– Многие безработные финские алкоголики хорошо знают русский язык, – невозмутимо заметил Лассе. – Чаще лучше, чем работающие. Ты, кстати, тоже его хорошо знаешь.
– Я его изучаю двадцать пять лет! И я окончил университет! Я…
– А я фарцовкой занимался, пока ты еще ни одного козла не видел.
Американцу пришлось объяснять, что такое фарцовка. Потом Лассе рассказал, как русские «челноки» стали возить в Финляндию дешевую водку, про «пьяную тропу», тянувшуюся в те годы к автобусному вокзалу в Хельсинки, про то, как жаждущие выпить финны приходили встречать автобусы из Питера. Он объяснил, что такое «пьяные туры» в Питер, практиковавшиеся еще в советские времена. Многие финны знают русский язык, по крайней мере могут объясниться. Ну а его самого жизнь заставила выучить русский.
– И явно не за то, что на нем разговаривал Ленин, – хмыкнул Иван Васильевич.
– Что?! – в непонимании воскликнул Ник.
– Мне просто вспомнился один наш революционный поэт, – невозмутимо сказал Иван Васильевич. – Тебе не понять…
– Из русской поэзии я знаю только похабные стишки, которые не могу прочитать при дамах, – Лассе сделал легкий поклон в мою сторону. – Их регулярно читали в моем любимом пивбаре в районе Ленинского проспекта. Я не мог не запомнить. Тем более почему-то похабщина всегда запоминается лучше всего.
– Почитай, а? – попросил Вова. – Хоть как-то развлечемся.
– Вы хотите здесь устроить концерт? – взвилась Лен. Как выяснилось, соседи Паскудникова каждые выходные и праздники устраивали песнопения. Репертуар был очень разнообразный.
