Приветливый, дружелюбный, исключительно прозорливый и свободно владевший французским языком, он, как никто другой, подходил для такого дела. Несомненно, что его работа, как посланца Америки, в период между 1940 годом и концом 1942 года имела важное значение для успеха вторжения в Северную Африку.
Его поездка ко мне в Лондон в конце 1942 года осуществлялась в величайшей тайне. Сначала он направился в Вашингтон, где его одели в военную форму и дали фиктивные документы на имя подполковника Макгоуана. Я встретил его в условленном месте за городом, побеседовал с ним, и не прошло каких-нибудь двадцати четырех часов, как он снова находился на пути в Вашингтон.
От Мэрфи мы узнали имена офицеров, питавших симпатии к союзникам и готовых активно помогать им. Мы многое узнали о настроениях в самой армии и среди гражданского населения. Он очень точно сообщил нам, что самое серьезное сопротивление мы встретим во Французском Марокко, где министром иностранных дел у султана был генерал Август Ногес. Он сообщил нам некоторые данные относительно французских войск в Африке, в том числе об оснащении и обученности сухопутных, воздушных и военно- морских сил. Из его сообщений вытекало со всей очевидностью, что если французы окажут сопротивление, то оно будет ожесточенным; если бы французы сразу же решили присоединиться к нам, то мы могли бы рассчитывать на быстрый переход к осуществлению нашей главной задачи — захвату Туниса и нанесению удара по войскам Роммеля с тыла. По мнению Мэрфи, мы могли фактически встретиться с чем-то средним между этими двумя крайностями. Последующие события подтвердили, что он был прав.
Однако по другому вопросу мнение его оказалось совершенно ошибочным, хотя в этом винить его нельзя. Французские генералы Шарль Мает, начальник штаба французского 19-го корпуса в Алжире, Мари Бетуар, командир дивизии в Касабланке, и другие, которые рисковали своей жизнью ради оказания нам помощи, убедили Мэрфи, что, если бы удалось доставить в Алжир генерала Жиро[12] под предлогом помочь в организации восстания против правительства Виши, реакция на его приезд была бы немедленной и восторженной и всю Северную Африку охватило бы пламя всеобщего восстания, руководителя которого представляли бы как исключительно популярного человека во всем регионе.
Через несколько недель, когда мы переживали кризисную ситуацию в наших делах, события показали, что такая надежда была беспочвенной.
Мэрфи был убежден, что можно было бы обеспечить значительно более эффективное сотрудничество со стороны известных нам друзей в Северной Африке, если бы какой-либо высокопоставленный офицер из моего штаба прибыл туда на встречу с ними. Само собой разумеется, что эта встреча должна быть проведена втайне, ибо в случае провала мои эмиссары были бы, безусловно, интернированы, а любой французский офицер, уличенный в причастности к такому делу, был бы, вероятно, отдан под суд правительством Виши как изменник. Было тут же решено, что стоит идти на риск и послать небольшую группу для встречи с генералом Мастом и его единомышленниками. Поскольку я сам, безусловно, не мог пойти на такую встречу, то из числа многих добровольцев я выбрал своего заместителя генерала Кларка. Его сопровождала небольшая группа офицеров.
До места встречи эта группа добиралась сначала на самолете, потом на подводной лодке. Все шло по плану, но затем у местных властей возникли подозрения, и французские заговорщики были вынуждены поспешно покинуть место встречи, а генералу Кларку со своей группой пришлось скрываться, пока за ними не пришла специальная подводная лодка. Сильное волнение на море серьезно усложнило преодоление пути от берега до подводной лодки, однако все обошлось благополучно. Эта встреча оказалась ценной в смысле получения дополнительных и более подробных сведений, которые, однако, не привели к каким-либо существенным изменениям в наших планах операции.
Беседа с Мэрфи позволила большинству из нас, а главное — американцам, косвенно познакомиться с рядом французских должностных лиц. Мэрфи детально изложил характеристики и политические взгляды видных генералов и гражданских деятелей, с которыми нам предстояло встретиться после высадки в Северной Африке. Он особенно подчеркнул, что в то время французы испытывали глубокое уважение к американскому правительству и народу в противоположность тому большому антагонизму, который они питали к англичанам.
Премьер-министр был согласен с такой точкой зрения и уделял много внимания тому, чтобы операция, насколько это было в наших силах, носила видимость американского предприятия. Одно время он даже серьезно рассматривал вопрос о том, чтобы переодеть все английские части, участвующие в начальной фазе операции, в форму американской армии. Наша озабоченность политическими проблемами убедительно иллюстрирует старую истину, что политические соображения никогда невозможно полностью отделить от военных и что война является продолжением политики насильственными средствами. Вторжение союзников в Африку являлось наиболее специфичной операцией вооруженных сил с точки зрения международной политики; мы вторгались в нейтральную страну, чтобы из нее сделать дружественную державу. Сколь ни важны были эти политические проблемы, они составляли только часть тех трудных вопросов, которые нам приходилось решать ежедневно.
Мы делали очень большую ставку, что является для войны характерной чертой, и это само по себе не особенно тревожило нас. Однако по многим направлениям оставалась масса неясностей: мы точно не знали о настроениях в Испании; нам не было известно, осведомлен ли противник относительно наших планов; все еще не сообщалось, сколько судов будет у нас в наличии, когда потребуется отправлять войска в путь; существовала по-прежнему неопределенность насчет способности нашей авиации обеспечить должное прикрытие с воздуха наших конвоев, когда они приблизятся к африканскому побережью.
Все еще не разрешился вопрос с отправкой из Англии на транспортных самолетах групп парашютистов с целью захвата аэродромов возле Орана. Эти самолеты при их сравнительно небольшой скорости должны были покрыть расстояние свыше 1200 миль через районы, где они могли подвергнуться нападению вражеской авиации. Парашютисты должны были либо выброситься с парашютами, либо произвести посадку непосредственно на аэродромах, о которых мы имели весьма смутное представление. Многие опытные офицеры буквально разводили руками перед такой опрометчивой идеей. Предусматривались также отчаянные атаки специально отобранными группми на доки в Алжире и Оране, чтобы не допустить разрушения портовых сооружений, которые потребуются в будущем.
Вся основа структуры нашего высшего командования была для нас новой. В течение лета меня то и дело предостерегали старые армейские друзья, что концепция единства союзников, которую мы положили в основу нашей командной структуры, непрактична и невозможна, что любой командир, поставленный на мое место, обречен на неудачу и станет не более чем козлом отпущения, то есть на него будет взвален позор за провал всей операции. Меня потчевали историями провалов различных коалиционных армий, начиная с времен Древней Греции и кончая ожесточенными франко-английскими взаимными обвинениями 1940 года. Однако в противовес этим зловредным пророчествам с каждым днем заметно укреплялись сотрудничество, товарищество, вера и оптимизм среди работников штаба, где готовилась операция «Торч». Занятые решением общих проблем, англичане и американцы непроизвольно освобождались от взаимного недоверия и подозрений.
В конце года английский комитет начальников штабов освободил адмирала Рамсея от поста командующего военно-морскими силами, участвующими в операции «Торч», и вместо него был назначен адмирал Эндрю Каннингхэм, которого я тогда встретил впервые. Это был адмирал нельсоновского типа. Он считал, что корабли отправляются в море, чтобы найти и уничтожить противника. Он всегда мыслил категориями наступления, а не обороны. Каннингхэм был энергичен, вынослив, разумен и откровенен. Несмотря на свою строгость, он пользовался исключительным уважением среди личного состава английских военно-морских сил и в значительной мере у солдат и офицеров других видов вооруженных сил, как английских, так и американских. Это был настоящий морской волк. У меня навсегда остался в памяти ответ адмирала, когда я попросил его в конце 1943 года направить английский линейный флот с дивизией солдат на борту в гавань Торонто, которая, как сообщали, была полна мин. 'Сэр, — сказал он в ответ, флот Его Величества для того и находится здесь, чтобы идти куда угодно по вашему указанию!'
Мы должны были скоординировать наши планы не только с английскими, но и с американскими военно-морскими силами. Это было далеко не простое дело.
Адмирал Кинг направил к нам двух способных морских офицеров, чтобы они помогли в планировании; их с радостью встретил бригадный генерал Альфред Грюнтер. Он сказал, что у нас тысячи
