на эскадрильи таких самолетов ко времени весенней кампании.
У нас оставался только один возможный выход из такого положения посредством бомбардировок попытаться замедлить производство противником этого нового оружия. Нам было известно, что для использования реактивных самолетов требуются более удлиненные взлетно-посадочные полосы. Где бы нами ни был обнаружен немецкий аэродром с такой полосой, он подвергался систематически повторяющимся бомбардировкам. Кроме того, воздушные удары наносились по каждому объекту, где, по нашему мнению, изготовлялись реактивные самолеты. Это в известной мере отвлекало бомбардировочную авиацию от главной цели союзников — уничтожения резервов топлива у противника. Однако к январю 1945 года мы располагали уже такой воздушной мощью, что могли позволить себе это без существенного ущерба для решения основной задачи. Бомбардировочные операции с целью воспрепятствовать производству противником реактивных самолетов имели, по меньшей мере, только частичный успех, поскольку немцам так и не удалось использовать новые самолеты в достаточном количестве, чтобы нанести нам материальный ущерб.
Сведения по всем этим вопросам собирались нашей разведывательной службой, которая ежедневно представляла мне свои расчеты и выводы. В них подчеркивались нараставшие трудности, испытываемые военной машиной Германии, что давало мне и всем моим коллегам основание полагать, что еще одна крупная кампания, проведенная решительно и на широком фронте, явится смертельным ударом для гитлеровской Германии.
Однако среди некоторых высших военных руководителей Англии я встретил значительную и, к моему удивлению, неожиданную оппозицию этому плану.
Взаимоотношения, которых придерживался американский комитет начальников штабов со своими командующими на фронтах, существенно отличались от тех взаимоотношений, какие поддерживались между аналогичными инстанциями в системе английских вооруженных сил. Американская доктрина всегда сводилась к тому, чтобы поставить командующему на ТВД задачу, дать ему соответствующие силы и средства и затем как можно меньше вмешиваться в осуществление его планов. При этом исходили из того, что командующему на месте лучше знать обстановку, чем тем, кто находится за многие тысячи миль от района боевых действий, и что если результаты, достигнутые командующим на месте, окажутся неудовлетворительными, то правильнее будет не советовать ему, не наставлять и не ставить его в затруднительное положение, а заменить его другим человеком.
Английский комитет начальников штабов в Лондоне, наоборот, на протяжении всей войны поддерживал ежедневные контакты со своими командующими на фронтах и требовал постоянной и детальной информации о наличных силах, планах и обстановке. Этот порядок, возможно, был обоснован разумными соображениями, о которых я ничего не знал, но он каждый раз шокировал меня, воспитанного в духе американских военных традиций, когда я узнавал, что английский комитет начальников штабов регулярно требует от своих командующих на фронте представить информацию относительно тактических планов. Например, от английского командующего требовали ежедневно направлять в Лондон донесение с освещением таких данных, какие в нашей системе только в исключительных случаях идут выше штаба армии.
В течение всей войны я отправлял в Лондон и Вашингтон лишь краткие ежедневные доклады об общем положении на фронте с учетом разведывательных данных.
Когда в январе 1945 года я закончил разработку плана заключительных операций, мой друг фельдмаршал Брук неофициально, но очень искренне высказал серьезные возражения. Они были направлены против, по его словам, запланированного распыления наших сил. Он утверждал, что у нас никогда не будет достаточно войск, чтобы предпринять более одного мощного наступления через Рейн. Следовательно, доказывал он, чтобы обеспечить себе силы для такого наступления, мы должны, учитывая сложившуюся обстановку, перейти к обороне на всех других участках фронта.
Распыление сил — всегда одна из самых грубых ошибок в войне, однако простое понимание этого общеизвестного положения еще не гарантирует правильного применения его.
В тех условиях, какие сложились к январю, немцы располагали большим преимуществом, поскольку они оборонялись на 'линии Зигфрида', включая район к северу от Саара. До тех пор, пока мы даем им возможность отсиживаться в этих мощных укреплениях, их способность оборонять большие участки относительно слабыми силами довольно существенна, и в то же время они могут сосредоточивать силы, чтобы сорвать наши наступательные операции на выбранных нами направлениях. Это означало, что значительные силы союзников приходилось бы выделять для прикрытия войск, которые могли вести наступление севернее Рура. Но в этой единственной полосе наступления мы могли материально обеспечить ударную группировку в составе не более тридцати пяти дивизий.
Если бы мы сначала в результате ряда концентрированных и мощных ударов разгромили немецкие силы к западу от Рейна, это привело бы к тому, что мы получили бы оборонительный рубеж по всему фронту, не менее мощный, чем у противника. Мы подсчитали, что, овладев западным берегом Рейна, мы могли бы бросить в наступление по сходящимся направлениям около семидесяти пяти дивизий. Позволив противнику к югу от Рура оставаться на 'линии Зигфрида', мы тем самым ограничим себя единственным наступлением силами тридцати пяти дивизий.
Вторым преимуществом нашего плана было то, что позднее, при форсировании Рейна, мы встретились бы лишь с обескровленными немецкими силами. Кроме того, действенность наступления по сходящимся направлениям во много раз усиливается, когда оно сопровождается поддержкой таких мощных воздушных сил, какими мы располагали в Европе в первые месяцы 1945 года. Используя авиацию, мы могли не допустить, чтобы противник маневрировал своими силами, перебрасывая их по своему усмотрению с одного направления на другое для отражения наступления наших войск; мы могли также в любой момент сосредоточить всю нашу авиационную мощь для обеспечения дальнейшего продвижения наших колонн в любом районе по своему выбору.
Я старательно объяснил фельдмаршалу Бруку, что вовсе не распыляю усилия, а веду кампанию таким образом, чтобы, когда мы будем готовы начать заключительные операции в Германии на другой стороне Рейна, мы смогли нанести такой удар по немцам, что очень скоро последовал бы их полный крах. Овладение западным берегом Рейна на всем протяжении реки было для нас решающим преимуществом: оно позволяло бросить в наступление все основные силы союзников.
Полностью я его не убедил. Он сказал: 'Я бы хотел, чтобы 12-я группа армий была развернута к северу от Рура, а английские войска находились в центре', намекая на то, что мои планы были разработаны на основании национальных интересов.
На это я ответил: 'Я вовсе не стремлюсь ни американцев, ни англичан бросить в самую гущу сражения, чтобы их там убивали. Я усилил группу армий Монтгомери целой американской армией, поскольку нет иной возможности усилить участок к северу от Рура для быстрого осуществления моего плана. Я не разрабатывал ни одного плана, основываясь на учете того, кому лично или какому народу достанется слава, ибо я должен вам сказать свое мнение на этот счет: никакая слава сражения не стоит той крови, которая пролита в нем'.
Фельдмаршал Брук выразил надежду, что все это само собой уладится, на что и я надеялся, но он явно сомневался в способности союзников сокрушительными ударами разгромить немецкие силы, находившиеся между нами и Рейном.
Одновременно с этим мне вновь предложили ввести должность командующего сухопутными войсками, который подчинялся бы непосредственно штабу верховного командования союзных экспедиционных сил. Как и раньше, я отклонил это предложение, убежденный, что наши планы по окончательному разгрому Германии были лучшими из всех, какие можно было разработать. Не говоря уже о моем глубоком убеждении, что предлагаемое нововведение просто бесплодная и ненужная затея, я был полон решимости не допустить никакого вмешательства в точное и быстрое осуществление разработанных нами планов.
В начале января я узнал, что президент, премьер-министр и их советники вновь собираются встретиться с генералиссимусом Сталиным, на этот раз в Ялте. Генерал Маршалл ехал в Европу отдельно от остальной американской группы, и я договорился тайно встретиться с ним в Марселе. Я прибыл туда 25 января, и мы с ним долго обсуждали обстановку, какой она нам тогда представлялась.
В Вашингтоне он слышал недовольные высказывания, со стороны английского комитета начальников
