издавали машины, проносящиеся по Королевской миле.
Утром я пришел на работу. Джеймс Фергюссон был, как всегда, неприятен. Он слышал о моей болезни и надеялся, что я полностью выздоровел. Он даже сказал, что из Нового колледжа к нему поступили положительные отзывы о моей работе. Я поблагодарил и ушел в надежде не попадаться ему на глаза, по меньшей мере, до конца семестра.
Потом мы позавтракали с Яном в пабе на Хай-стрит.
– Я рад, что ты снова на ногах, – сказал он. – Первое время я о тебе очень беспокоился. Выглядел ты просто ужасно.
– Да, чувствовал я себя отвратно. Но сейчас мне намного лучше. Нет ничего чудесней, чем побыть немного на островах. Там живо поставят человека на ноги.
Он зябко повел плечами.
– Это не для меня, – проговорил он. – Я человек городской. Одна мысль о зиме на Льюисе приводит меня в ужас. Все ветры твои, и некуда идти. Мне нравится, когда вокруг меня народ и жизнь бьет ключом. Там бы я с ума сошел. Одни ветры, и некуда идти.
Я потянул виски и покачал головой.
– Я бы все же выбрал острова, чем жизнь здесь. Эдинбург явно не поднял мне настроение.
– У тебя просто не было шанса.
– Без сомнения. Но и ты несправедлив к островам. Ты когда-нибудь был там?
Он покачал головой.
– Хорошо, – сказал я, – если я попробую полюбить Эдинбург, то, может, и ты согласишься приехать ко мне летом в Сторноуэй на недельку-другую?
Мы выпили за наш уговор и заговорили о том, как лучше подготовиться к семинарам. Я сказал, что мне нужно две недели для того, чтобы снова войти в курс дела, и продолжить прерванную работу. Я все еще не нашел ответов на вопросы, заданные Крэйгом перед моей болезнью.
– Готовься столько времени, сколько потребуется, – разрешил он. – Спешить нам некуда.
– Две недели, – сказал я. – Дай мне две недели, и все будет в порядке.
– Отлично. В таком случае, я назначаю семинар на семнадцатое. Времени на подготовку у тебя будет достаточно.
Вернувшись домой, я решил, что пора начинать работу с того места, где ее оставил. Мои книги и бумаги Ян отложил в сторону. С той ночи в Эйнсли-Плэйс я взглянул на них лишь мельком.
Бумаги, над которыми я работал, были запиханы в портфель, а портфель, в свою очередь, спрятан в платяной шкаф в спальне. Я принес его в маленькую комнату, служившую мне кабинетом, и поставил на стол. Вынув книги и бумаги, которые я в спешке более месяца назад сунул в портфель, я обнаружил, что они, большей частью, помяты и порваны. Я уселся и стал разглаживать и распрямлять их.
Когда работа подходила к концу, я заметил на дне портфеля скомканный лист бумаги; вынув его, а увидел книгу и положил на стол. Темный кожаный переплет, очень пыльная, очевидно, старинная – это была та самая книга, которая пробудила чудища в темной библиотеке и оставила в моем мозгу след, стереть который было невозможно.
Не знаю, сколько времени я просидел, глядя на титульный лист ужасной маленькой книги, не в силах двинуться, не в силах собраться с мыслями. Я не осмелился перевернуть страницу, страшась того, что увижу там. Моя рассудочная сторона, оздоровленная пребыванием дома и разговорами с отцом, убеждала меня, что никакого вреда такая тривиальная вещь принести мне не может. Но мысль о том, что я снова увижу страницы с заклинаниями и гравюру, наполнила меня невыразимым отвращением.
В конце концов я встал, взял со стола книгу и бросил в портфель. Я знал: единственное, что мне остается – это вернуть книгу в библиотеку. Вспоминая, как небрежно она хранилась – кто знает, сколько лет – забытая и никем не прочитанная, я решил, что, скорее всего, никто ее до сих пор и не хватился. Тем не менее, было очень важно, чтобы меня не заподозрили в воровстве. Хотелось как можно скорее избавиться от книги, хотелось, чтобы ее заперли, так чтобы никто и никогда ее больше не нашел.
Появиться в библиотеке одному? Эта мысль меня угнетала. Мне было известно, что Юрчик работал три вечера в неделю – по понедельникам, средам и пятницам, с часу до четырех. Сегодня была среда, однако мне необходима была стопроцентная уверенность в том, что я не окажусь в библиотеке один. Я позвонил. Юрчик снял трубку и выразил удивление тем, что не видел меня несколько недель.
– Я был болен, – пояснил я. – Но я только что наткнулся на кое-что, что хранилось в вашей библиотеке. Вы не возражаете, если я сейчас приду?
– Я через час ухожу, – заявил он.
– Я сейчас буду. Мне вовсе не хочется быть должником.
– Хорошо. Жду.
На улице, как всегда, было пустынно, и старый дом был таким же серым. Ничто не изменилось. Я поднялся на крыльцо и позвонил. Звон эхом отозвался в пустом вестибюле, возвращая неприятные воспоминания. Сердце мое сильно билось. Мне очень хотелось повернуться и убежать. С большим трудом я поборол себя и стал ждать.
Юрчик спустился не скоро. У него были больные ноги, скрюченные артритом. Наконец, я услышал звук его шагов в коридоре. Шаркая, он подошел к двери. Когда он увидел меня, морщинистое лицо его расплылось в улыбке.
– Мистер Маклауд, как приятно видеть вас снова. Вы сказали, что были больны. Мы все очень за вас переживали.
– Мне сейчас намного лучше. Я просто... переутомился. Ничего серьезного.
– Ну-ну, рад это слышать. Входите, не стойте на холоде.
