Проникнуть в семью, так сказать. Таким образом Колобов регулярно получал подробную информацию о том, что делается в фирме, держал там, так сказать, своего наблюдателя. А ведь через фирму Редьки текло немало всякого добра. Оборот-то у них колоссальный. И навар – если вся техника шла со свалок и доставалась практически бесплатно. Да и китайтятина стоит недорого.
– Юлька, я же уже обещал тебе: похлопочу насчет твоего свидания с Сергеем Ивановичем. Надо, чтоб ты с ним поговорила. Может, и скажет тебе что-то интересное. Другим-то вряд ли.
В Выборге нам пришлось пару раз спрашивать дорогу у прохожих, чтобы добраться до дома, где жили родители Толика и где он родился. Это оказалось двухэтажное каменное строение, квартир на десять. Как мы выяснили чуть позже, в нем не было горячей воды.
Квартира родителей была на втором этаже. У них давно тек потолок в коридоре, кухне и комнате, на потолке и обоях имелись многочисленные разводы от протечек. Темный коридор был заставлен всяким хламом. Кухня оказалась довольно большой. В ней, кроме газовой плиты, имелась еще и печь, которую топят дровами, оставшаяся с времен, когда в доме не было центрального отопления.
Нас вначале пригласили в кухню. Женщина, открывшая дверь, явно дружила с зеленым змием. Ее муж спал в комнате и был разбужен после получения хозяйкой страшной новости о сыне.
– Допрыгался! Допрыгался! – рыдала женщина. – Говорила я ему: эта шалава тебя до добра не доведет.
Андрей, конечно, тут же попытался получить описание шалавы, а я любезно подсунула Аллочкину фотографию. Шалаву опознали. Как выяснилось, мать во время одного из визитов в питерскую квартиру сына была представлена Аллочке. Они сразу же не понравились друг другу.
Нам рассказали, что у Толика была жена, с которой он прожил один год, осталась маленькая дочка. Обе в Выборге. Мать была категорически против переезда сына в Питер, потому что, по ее мнению, большие города до добра не доводят, тем более в Питере, по ее словам – сплошной криминал.
«А в Выборге? – так и подмывало меня спросить. – Здесь что, так все тихо и спокойно? Да полгорода, если не три четверти, работают на приезжающих финнов, предоставляя им услуги различного характера, в большинстве случаев не согласующиеся с моральным обликом строителя коммунизма. И, конечно, если парень тут не нашел себе хлебного места, то решил попытать счастья в Питере. В Питере возможностей для приложения криминальных талантов (да и других тоже) гораздо больше».
Андрей спросил, появлялся ли Толя в доме родителей в ночь с четвертого на пятое, или хотя бы четвертого вечером, или пятого утром – как раз в те дни мы с ним познакомились в гостинице. Но Толик не появлялся уже около месяца, хотя регулярно звонил. О деятельности сына в Питере мать ничего сказать не могла. Она дала нам адрес своей бывшей невестки и двоих одноклассников сына, живущих в Выборге. После этого мы с ней распрощались. Андрюха написал на бумажке, куда ей следует прибыть за телом сына.
– Теперь к кому? – спросил он, когда мы опять оказались в моей машине.
Я все-таки сообщила про некую Варю. Когда рядом сотрудники органов, не так страшно встречаться с незнакомым человеком. Конечно, за время работы журналисткой мне с кем только не доводилось разговаривать, но в некоторых ситуациях предпочтительнее не быть одной. К тому же я не была уверена, что Варя встретит меня с распростертыми объятиями. Андрею она, конечно, тоже будет не очень рада (а скорее – даже меньше, чем мне), но он-то всегда может припереть ее к стенке. Тем более Редька мертв…
Андрей тут же принял решение отправиться в ближайшее отделение милиции, где нам быстро помогли выяснить адрес по номеру телефона и сказали, как добраться до нужного дома. Даже вызвались составить компанию, но Андрей решил, что мы поедем без сопровождения, а за помощью обратимся только в случае необходимости.
Варин дом внешне выгодно отличался от дома родителей Толика. В нем было четыре этажа, горячая вода, центральное отопление, печки отсутствовали, потолок не тек. Варя проживала в трехкомнатной квартире вместе с безработной матерью и двумя младшими сестрами-школьницами. Отец лет десять назад исчез в неизвестном направлении. Квартира имела нетипичную для Питера планировку (по крайней мере я ничего подобного у нас в городе не видела). Попав внутрь, мы сразу же оказались в самой большой комнате, которую занимали мать и средняя дочь. Тут не было ни коридора, ни прихожей, входная дверь составляла часть стены комнаты. По выложенным посередине газеткам, разделяющим комнату на две половины, мы проследовали в коридорчик, в котором имелись другие двери: в две крохотные комнатки (Варину и ее младшей сестры), кухню и совмещенный санузел. И какой идиот это все спроектировал? – невольно хотелось спросить мне. Правда, попадая в наши «хрущевки» и «брежневки», я задаю себе тот же вопрос. Мы сняли обувь у вешалки и вернулись в большую комнату. Обстановка была небогатой.
Нас с Андреем встретили Варина мать и две младшие сестры. Они смотрели по телевизору какой-то сериал.
– Ох, – тяжко вздохнула мать, увидев Андрюхино удостоверение. – Ну что ж, проходите, раз пришли.
Потом она обратилась к младшей девочке и велела позвать Варю. Средняя тут же встряла, заметив, что нам будет удобнее говорить с Варей в ее комнате.
– Ну уж нет! – рявкнула мать, с места в карьер начиная скандал. – Я должна все слышать! Я должна знать, что происходит! Никогда раньше к нам милиция не ходила! А уж раз пришла, я должна выяснить, в чем дело!
Средняя дочь в долгу не осталась и тоже завопила. Суть спора для меня лично осталась непонятной. Младшая выбежала из комнаты и вскоре вернулась с Варей.
Увидев ее, мы с Андреем в первое мгновение открыли рты. Один глаз у девушки заплыл, все лицо вообще было в кровоподтеках и, судя по неловким движениям и то и дело появляющейся на лице гримасе боли, тело, завернутое в длинный толстый махровый халат, должно было выглядеть не лучше.
– Вы? – уставилась она на меня.
Но я ее упорно не узнавала.
– Кто вы? – спросила Варя.
– Да, кто вы? – тут же подала голос мать. – Мужчина-то я поняла, откуда, а вы, девушка? У вас есть удостоверение?
Я вручила ей свое журналистское. Тетка долго его изучала, окруженная с двух сторон младшей и средней дочерьми. Варя так и стояла у двери большой комнаты, закрывая путь в дальнюю часть квартиры.
– А о чем пишете? – спросила мать.
Я пояснила, что работаю криминальным обозревателем в еженедельнике «Невские новости», хозяйка тут же заметила, что у них есть наши выпуски, и велела дочерям искать. Средняя с младшей бросились к кипе газет, которые в советские времена можно было бы обменять, наверное, книг на десять. Они что же, ждут, когда снова начнется подобный обмен? Хотя в Питере есть обмен на хозтовары, мне соседка Галька- алкоголичка говорила. Она обычно и меняет, а потом торгует на углу хозтоварами. И нам с Татьяной на Новый год по куску хозяйственного мыла презентовала в обмен на объедки с праздничных столов. Про работу на телеканале я упоминать не стала, но, может, телевизоры в Выборге его не берут? Или эта семья его не смотрит?
Пока шли поиски, я с большим интересом оглядывала стену в той части, где жила одна из девочек. Над продавленной тахтой красовался ДеЦл в разных ракурсах и одеяниях, на плакатах и вырезках из журналов и газет. В углу притулился старенький письменный стол, поверхность которого была исцарапана, изрезана и многократно залита чернилами и еще какими-то непонятными растворами. На этом столе, приткнутая к углу таким образом, что несколько напоминала икону, вывешиваемую в красном углу, стояла книга о ДеЦле. И какое же издательство ее выпустило в свет? По формату это был не альбом, но и не обычная книга в твердой обложке, а нечто среднее. Никаких других книг, по крайней мере в этой комнате, я не заметила.
Один из номеров «Невских новостей» вскоре нашли, мою фамилию сверили, как и фотографию над статьей, удостоверение вернули, и мать снова заявила, что настаивает на разговоре в ее присутствии.
Андрей тут же спросил у Вари, совершеннолетняя ли она. Варе оказалось девятнадцать.
– В таком случае мы будем разговаривать без матери, – заявил Андрей.
– Но я настаиваю! – вопила мамаша.
