– Двое.
– Ну так один бы спустился за телефоном. Неужели ты бы не справился с ним в замкнутом пространстве? А если бы парень не спустился – телефон остался бы у тебя. Пока заблокируют карту…
Отто Дитрих вздохнул. В немецкую голову почему-то не пришел самый естественный для русского путь.
– Так, и что было дальше?
Дальше те двое приходили по три раза в день, кидали Отто Дитриху хлеб и наполняли пол-литровую бутылку водой. Правда, в подполе было холодно, но одеяло не давали.
– Поэтому здесь я наслаждаюсь теплом, – заявил мне законный супруг.
Другие изнемогают от жары, когда солнце нагревает стены тюрьмы и в камерах не продохнуть, а ему, значит, хорошо… Значит, и наоборот поговорка работает? В смыс– ле, что русскому плохо, то немцу в кайф?
– Продолжай, пожалуйста, – попросила я.
А потом как-то пришла пожилая женщина, открыла крышку и выпустила Отто Дитриха. И спросила, куда ему нужно. «В Петербург», – сказал немец. «Это туда», – указала женщина рукой направление и велела ему побыстрее сматываться. И он смотался.
– Ты пешком пошел в Питер?!
– А где бы я взял машину? – искренне удивился моему непониманию Отто Дитрих. – И я привык много ходить. Это полезно для здоровья. Дома я много хожу в нашем саду, когда езжу в наш родовой замок. Когда ты приедешь ко мне в гости, мы с тобой погуляем там, где я родился. Ты знаешь, Юля… Когда я сидел в том подвале, подумал: фундамент старый. У нас замок – очень старый, и я знаю, как выглядят старые камни… И эти камни были старые. Ну, сейчас так фундамент не делают.
«У вас в Германии», – хотелось мне поправить немца. А у нас много чего делают из того, что у вас в позапрошлом веке уже прекратили.
– Женщину ты узнаешь? – спросила я вместо этого.
Немец задумался:
– Не уверен.
– Как же ты не запомнил свою спасительницу?
– Ну… она меня прогнала. Говорила, чтобы я быстро уходил. Нельзя ждать. И я пошел в лес.
О его встрече с медведем на велосипеде я уже слышала от представителей органов. Теперь немец жалел об одном: у него с собой не было фотоаппарата. Сейчас-то он уже понял: медведь цирковой, а тогда испугался, потому что знает: одним ударом медведь может переломить человеку позвоночник, проломить череп, кусок мяса из бока вырвать.
– Трусы у тебя чьи нашли? Или у вас в Германии трусы теперь заменяют документы?
Барон даже не смутился. Оказывается, он их коллекционирует, в смысле хранит, – от женщин, с которыми он когда-либо переспал. Такая вот невинная донжуанская шалость.
– Мне их отдадут, когда выпустят? – спросил у меня барон.
– Должны вообще-то, – правда, я не была уверена. – Но ты, наверное, сможешь найти замену? Одни – Татьянины, как я понимаю?
– Да. Вторые – Светланины.
– Так в чем проблема?
Затем я спросила, сколько лет было женщине-освободительнице, хотя бы примерно.
– Восемьдесят, – сказал Отто Дитрих.
Значит, где-то пятьдесят-шестьдесят, если сделать скидку на нашу действительность.
– Ты место своего заточения узнаешь?
– Если меня привезут туда, где встретился с вашим русским медведем… и мы пойдем через лес… Я шел прямо, понимаешь? Так что мы должны выйти к дому с подвалом.
– Дом стоит у самого леса?
Немец кивнул. Уж не Ящер ли его держал у себя? Но ведь в том доме постоянно кто-то оставался. И Светку там держали… Не мог Отто Дитрих не слышать Светкиных воплей. И узнал бы ее по голосу, ее же невозможно не узнать. А держали их в одно время, плюс-минус… Значит, в другом доме? Или не Ящер Отто засадил в подвал?
– Юля, адвокат велел мне молчать насчет посещения квартиры Вячеслава, ну ты знаешь когда, – продолжал Отто Дитрих. – Я им тут вообще ничего не говорил, пока мне не дали адвоката. Я знаю, что нельзя говорить без адвоката. И не говорил. Почти ничего. Ну, про медведя я раньше рассказал, и еще про плен, когда думал, что ваша полиция будет меня защищать. А она у вас почему-то пострадавших не защищает, а арестовывает.
У нас вообще много странного, в особенности для европейца. Но я не стала говорить это вслух, да и вообще, Отто Дитрих все уже и без меня понял. Я обещала постараться прийти еще раз – отпущенный нам час подходил к концу. Сказала, что Отто Дитриха, по всей вероятности, вскоре отпустят. Знакомый ему Иван старается. И я тоже. И Таня усердствует.
– Кстати, ты не передумал открывать у нас в городе аптечную сеть?
– Как, ты разве не знаешь, Юля? Сеть будет Ивана. Я буду только поставлять ему лекарства. Мы уже обо всем договорились.
Но кто же тебя тогда выкрал у Ивана? У Ивана охрана, между прочим, покруче, чем в «Крестах». И наказание для провинившегося охранника будет посерьезнее, чем для пойманного за руку конвойного или контролера.
Или немца просто кому-то продали? Я лично поставила бы на этот вариант.
Вечером мы с Татьяной без приглашения отправились в особняк Ивана Захаровича. Соседка была настроена решительно – вплоть до порчи имущества, мне же требовалось обговорить с Иваном Захаровичем стремление депутата Ковальчука к сотрудничеству.
Татьяна, аки разъяренная фурия, выскочила из моей машины, как только я остановилась у ворот особняка, и, взяв в руку булыжник, встала аккурат напротив глазка видеокамеры.
– Подлый трус, выходи! – рявкнула подруга.
– Таня, положи оружие пролетариата откуда взяла, – послышался спокойный голос Ивана Захаровича из динамика. – Иначе не пущу.
Таня пробурчала себе под нос свое частное мнение об Иване Захаровиче, но булыжник аккуратно положила рядом с асфальтовой дорожкой. Нас впустили.
– Тань, обычно я телефонами бросаюсь, а сегодня ты уж больно заведенная, – спокойно заметил Иван Захарович.
– Дурной пример заразителен. И я из опыта своего замужества знаю: мужики лучше понимают, что от них хотят, после разбивания хотя бы одной тарелки. Лучше всего об мужнину голову.
– Хочешь тарелку кокнуть – валяй, – спокойно сказал Иван Захарович. – Лучше о статую. Тебе Аполлона или Геракла предложить для этой цели? Виталя, кто там у нас еще есть? У пруда кто стоит?
Лопоухий перечислил все статуи мужского пола, имеющиеся в доме Сухорукова и его окрестностях. Количественный и качественный состав скульптур произвел на нас с Татьяной большое впечатление. Соседка бить тарелки отказалась.
Я решила встрять в разговор и перевела его на Ковальчука.
– Где его Светка – я не знаю, – сказал Иван Захарович. – Но я бы ее держать не стал, даже если бы мне за ее содержание приплатили. Это же вождь краснокожих, только женского пола! Так что Ковальчук пусть сам ее ищет, если не желает ждать добровольного возвращения его доченьки похитителями. Вполне могут даже уплатить папе, чтобы он забрал свое рыжее сокровище. А насчет остального… Поговорим. Я тоже думал, что убийство Тамары надо депутату Ефимову приписать. А дальше мы уже сами разберемся.
– Отто Дитриха когда из тюрьмы вытащишь? – подала голос Татьяна.
– Если бы он наш был – уже гулял бы на свободе, а так есть кое-какие сложности. Он не понимает нашей специфики… Все эти европейцы и американцы не могут играть по нашим правилам, на нашем российском поле. Ведь наши правила игры не сравнить даже с латиноамериканскими, хотя на первый взгляд у нас с латиноамериканцами много общего, – Иван Захарович усмехнулся. – Иностранцам в наших законах-то не разобраться, а уж в их несовершенстве… А наши этим всячески пользуются. Их лучшие адвокаты не
