холостяки холосты» (и награждать за это конфеткой) или «Эпамименид бежит» и «Эпамименид не бежит», «все звери — звери», «Сократ — это Сократ», или «дождь», или «нет дождя», «если Корбулид провозглашает принцип исключения третьего, значит, Корбулид провозглашает принцип исключения третьего», «все люди смертны — все люди смертны — следовательно, все люди смертны».
Вавилонская беседа
Урук: Как тебе эта клинопись? Моя рабопечатная система в десять часов завершила весь кодекс Хаммурапи.
Нимврод: А какая у тебя? Apple Nominator из Райской Долины?
Урук: Ты с ума сошел! Их больше не достанешь даже на рынке рабов в Тире. Нет, у меня египетский раб-писец, Toth 3 Megis-Dos. Расходует очень мало, горсть риса в день, и может писать иероглифами.
Нимврод: Но у него же ничего в памяти не остается.
Урук: Зато форматирует прямо при копировании. Больше не нужен раб-форматировщик, который берет мину, лепит таблицу, сушит ее на солнце, чтобы другой потом на ней писал. Он сам лепит, сушит на огне и сразу пишет.
Нимврод: Но он пользуется таблицами на 5,25 египетских локтей и весит добрых килограммов шестьдесят. Почему ты не заведешь себе портативного?
Урук: Что, какой-нибудь халдейский визор на жидком хрустале? Прибамбасы для волхвов.
Нимврод: Да нет, писца-карлика, африканского пигмея из Сидона. Ну, знаешь, как делают финикийцы — дерут всё у египтян, но потом миниатюризируют. Смотри: лэптоп, пишет, сидя прямо у тебя на коленях.
Урук: Он горбатый, какая мерзость.
Нимврод: Я тебя умоляю! Ему вмонтировали в спину плату для быстро бэкапа. Один щелчок хлыстом — и он пишет тебе прямо в
Урук: Но потом еще приходится покупать раба-кодировщика.
Нимврод: Ничего подобного. У этого карлика вшитый кодировщик. Еще один щелчок хлыстом — и он всё переписывает в клинописи.
Урук: А графику он тоже делает?
Нимврод: Ты что, не видишь, что у него разные цвета? Как ты думаешь, кто сделал мне все планы для Башни?
Урук: А ты ему веришь? Вдруг все грохнется?
Нимврод: Да брось. Я загрузил ему в память Пифагора и Memphis Lotus. Даешь ему план, щелчок — и он рисует тебе зиккурат в трех измерениях. У египтян при постройке пирамид еще была десятикомандная система «Моисей», залинкованная с десятком тысяч рабов-строителей. Интерфейсы у них были не очень дружественные. Все устаревшее железо пришлось выбросить в Красное море, даже вода поднялась.
Урук: А для вычислений?
Нимврод: Он еще знает Зодиак. Мгновенно показывает тебе твой гороскоп, и — what you see is what you get[144].
Урук: Дорого стоит?
Нимврод: Ну, если будешь покупать его здесь, то целого урожая не хватит, а если на библосских рынках, то возьмешь за мешок посевного зерна. Конечно, нужно его кормить хорошенько, потому что, сам знаешь, garbage in — garbage out[145].
Урук: Ну, меня пока мой египтянин вполне устраивает. Но если твой карлик окажется совместимым с моим 3 Megis-Dos, можешь сделать, чтобы он научил его Зодиаку?
Нимврод: Это незаконно: когда покупаешь, должен подтвердить, что берешь его только для индивидуального пользования… Ну да ладно, давай их законнектим, в конце концов, так все делают. Только смотри, чтобы у твоего не оказалось какого-нибудь вируса.
Урук: Он здоров как бык. Меня больше всего другое пугает: каждый день появляется новое наречие, в конце концов произойдет смешение программ.
Нимврод: Успокойся, только не в Вавилоне, только не в Вавилоне.
О значении прописных букв
Каждое утро у меня на столе оказывается примерно десяток томов, присылаемых мне по почте в подарок. Пускай молодые читатели, движимые теми же страстями, что двигали в юности мною, не думают, что это — счастливый венец долгой карьеры. Десять томов в день — это тяжкое наказание (особенно когда возвращаешься после недельной поездки), серьезная угроза вашему жилищу, вынуждающая вас к жестокому отбору и, прежде всего, лишающая восхитительного удовольствия — отправиться в книжный магазин, чтобы узнать о новинках. Остается добавить, что если еще несколько лет назад по крайней мере половина присылаемых книг была на сербо-хорватском или на японском, то теперь им случается быть также на украинском или латышском.
Немногие из этих книг способны заинтересовать. Позавчера мне захотелось сразу посмотреть по крайней мере оглавление одной из них, потому что она была посвящена эстетике — предмету, на который я потратил много сил с ранней юности. Как не сказать о дьявольской гордости, которая меня охватила, когда я увидел в именном указателе, что упомянут в тексте целых семь раз — против двух упоминаний моего учителя Луиджи Парейсона!
Думаю, что вы извините мне эту слабость, которая для ученого совсем не является слабостью, а похвальной страстью к документированию, к продуктивным изысканиям, как говорят некоторые (потому что ведь существуют и непродуктивные изыскания). Я выписал страницы, на которых меня цитируют, и стал смотреть, каким образом я там оказался.
Увы, я себя не обнаружил. То есть на этих страницах не оказалось моего имени. Будучи специалистом в области книгоиздания, я сказал себе, что, возможно, автор или тот, кто готовил справочный аппарат, сделал его по корректуре, а потом, при окончательной подготовке к печати, страницы «сползли» и мне следует поискать страницей раньше или страницей позже. Тоже ничего.
Но я не сдался. Теперь это был уже не вопрос нарциссизма, а вопрос профессионального интереса. Я знаю, какие смешные сюрпризы могут таиться в именных указателях (в одной моей книге мне в последний момент удалось изъять из списка цитируемых авторов Мальчика-с-Пальчик: редактор оправдывался, что это имя написано с больших букв, как имя Ортеги-и-Гассета). И наконец я решил загадку.
На самом деле во всех указанных местах присутствовало слово
Я уже понял, что автор, пожалуй, слишком усердствует, приписывая каждой высказанной мысли столь долгое эхо, но не мог понять, как могла возникнуть такая дурацкая путаница. Невозможно себе представить человека, который, прочтя eco с маленькой буквы, сразу бы подумал о моей фамилии — Eco (хотя в недавней библиографии книга моей приятельницы Марины Миццау под названием „Eco e Narciso“, «Эхо и Нарцисс», была указана таким образом, словно дуэт авторов Эко и Нарчизо написал книгу под
