мавра, пылавшая теперь словно сухое полено, доводя воду в фонтане до кипения. Испарения, шипение, бульканье…
На этот раз Лоренца положила мне руку на затылок и стала осторожно поглаживать мне голову, как она это делала в машине с Якопо. Пришла женщина, в руках она держала золотой шар, поднесла его к печи цоколя, открыла краник и наполнила шар красной густой жидкостью. После этого сфера раскрылась, и внутри нее вместо красной жидкости оказалось большое красивое яйцо, белое как снег. Женщины достали его и установили на земле, на куче желтого песка, яйцо раскрылось, и из него вышла птица, пока еще бесформенная и вся истекающая кровью. Однако, орошенная кровью обезглавленных людей, она стала расти на наших глазах и превратилась в великолепное создание.
Теперь они отрубили голову птице и сжигали ее на небольшом алтаре до тех пор, пока она не превратилась в пепел. Кто-то замесил пепел словно тесто, которое затем уложили в две формы и поставили в печь, раздувая огонь через трубки. Наконец формы открыли. Из них вышли почти прозрачные, нежные, облаченные в плоть фигурки мальчика и девочки ростом не более четырех пядей, похожие на живые создания, однако с глазами еще стеклянными, неорганическими. Их усадили на подушки, и какой-то старик поил их по капле кровью…
Пришли другие женщины с позолоченными трубами, украшенные зелеными коронами, и протянули одну из труб старику, он поднес ее ко ртам двух созданий, все еще пребывающих в состоянии между растительной вялостью и сладким животным сном, чтобы вдохнуть душу в их тела… Зал наполнился светом, свет постепенно сменился полумраком, а затем — полной темнотой, которую слегка рассеивали лишь оранжевые лампочки, после чего наступил величественный рассвет, высоко и звучно запели трубы, вокруг разлился ослепительный рубиновый свет. В этот момент я потерял Лоренцу и понял, что больше не смогу ее найти.
Все стало огненно-красного цвета, который медленно перешел в цвет индиго, а затем в фиолетовый, и экран погас. Головная боль стала невыносимой.
— Мистериум Магнум, — громко и спокойно произнес стоявший рядом со мной Алье. — Возрождение нового человека через смерть и страдания. Должен признать, отличное исполнение, даже если пристрастие к аллегориям повлияло на точность воспроизведения всех этапов. Естественно, вы видели всего лишь представление, но оно рассказывает о Вещи. И наш хозяин утверждает, что ему удалось эту Вещь воспроизвести. Пойдемте, господа, посмотрим на свершившееся чудо.
59
И если рождаются такие чудовища, надо полагать, что это — творение природы, хотя внешне они отличаются от человека.
Мы вышли в сад, и я сразу же почувствовал себя лучше. Я так и не решился спросить у остальных, действительно ли приехала Лоренца. Это был сон. Но сделав несколько шагов, мы вошли в оранжерею, и я опять ощутил удушье от жары. Среди растений, в основном тропических, стояли шесть стеклянных, герметично закрытых и опечатанных колб, отлитых в форме груши или, возможно, слезы и наполненных жидкостью лазурного цвета. Внутри каждой из них плавало по существу сантиметров двадцать ростом. Мы узнали седовласого короля, королеву, мавра, воина и двух отроков — один голубой, другой розовый — увенчанных лаврами… Они совершали грациозные плавательные движения так, словно находились в родной среде.
Трудно было понять, сделаны они из пластика, воска или же речь идет о живых существах, поскольку мутная жидкость не позволяла увидеть, действительно ли их слабое дыхание настоящее или же это просто оптический обман.
— Похоже, они растут с каждым днем, — сказал Алье. — Ежедневно с утра сосуды зарывают в куче свежего навоза, конского, еще теплого, который обеспечивает самую подходящую для роста температуру. Именно поэтому Парацельс указывает, что гомункулусов необходимо выращивать при температуре лошадиной утробы. Наш хозяин утверждает, что эти гомункулусы разговаривают с ним, поверяют ему секреты, пророчат, один раскрывает настоящие размеры Храма Соломона, другой рассказывает, как изгнать демонов… Честно говоря, лично я никогда не слышал, чтобы они говорили.
У них были очень выразительные лица. Король нежно смотрел на королеву, его взгляд был полон любви.
— Хозяин говорит, что однажды утром увидел неизвестно как выбравшегося из сосуда синего отрока, который пытался откупорить сосуд своей спутницы… Находясь вне своей стихии, он с трудом дышал; его еле удалось спасти, поместив обратно в жидкость.
— Ужасно! — произнес Диоталлеви. — Вообще-то, мне бы не хотелось их иметь. Пришлось бы постоянно носить с собой эти сосуды и искать навоз. А что делать с ними летом? Оставлять на консьержа?
— Но, возможно, — заключил Алье, — они всего лишь людионы, картезианские дьяволы. Или же автоматы.
— Черт возьми, черт возьми! — пробормотал Гарамон. — Вы только что открыли для меня новый мир, доктор Алье. Дорогие друзья, нам всем не мешало бы быть смиреннее. Есть многое на небесах и на земле… Но, в конце концов, на войне, как на войне…
Гарамон был просто-напросто потрясен. Лицо Диоталлеви выражало циничную заинтересованность, Бельбо никак не проявлял своих чувств.
Желая освободиться от всяких сомнений, я обратился к нему:
— Как жаль, что Лоренца не поехала с нами, ее бы это развлекло.
— Да, жаль, — подтвердил он тоном человека, мысли которого находятся где-то очень далеко.
Лоренца не приехала. А я ощущал себя, как Ампаро в Рио. Мне было не по себе. Я чувствовал себя обманутым. Никто не подал мне агогон.
Я оставил своих спутников, вернулся в здание и, прокладывая себе путь сквозь толпу, добрался до буфета и взял какой-то прохладительный напиток, хотя опасался, что это может быть и приворотное зелье. Я искал туалетную комнату, чтобы смочить себе виски и затылок. Найдя ее, я наконец испытал облегчение. Однако, когда я оттуда вышел, меня заинтересовала небольшая винтовая лестница, и я не смог противостоять соблазну нового приключения. Быть может, хотя мне казалось, что рассудок вернулся, я продолжал искать Лоренцу.
60
Несчастный безумец! Неужели ты настолько наивен, что полагаешь, будто мы в самом деле откроем тебе самую великую из тайн? Уверяю тебя, каждый, кто возьмется объяснить с точки зрения обычного и литературного смысла слов то, о чем пишут философы-герметисты, тут же попадет в объятия лабиринта, из которых не сможет освободиться, и у него не будет нити Ариадны для того, чтобы найти выход.
Я очутился в скудно освещенном зале, расположенном ниже уровня земли, стены его, как и фонтаны в парке, были украшены раковинами и камнями. В одном из его углов я обнаружил отверстие, похожее на раструб замурованной трубы, и еще издали услышал доносящиеся оттуда звуки. Я приблизился, и звуки стали более различимы, я уже прекрасно понимал слова, чистые, отчетливые, будто их произносили где-то
