пытки, какие не приснятся в самом страшном сне европейцу и человеку из бывшего Советского Союза. Я имею в виду наших. И не могу сказать, что у них выше болевой порог. Просто… они другие. Они предпочтут умереть, чем открыть рот. И умирают! Их не заставить говорить! Никак! И они владеют какими-то… тайнами. Скажем так. Я сам стал свидетелем того, как китаец, чтобы не открыть секретов, которые у него выпытывали, умер. На ровном месте. Не знаю как! Сам взял – и умертвил себя.
– Может, ампула была вместо зубной пломбы? – высказала предположение я.
– Не было! И яда никакого в организме не нашли! Ничего не нашли! А он взял и умер. Мне один человек сказал: этого можно добиться самовнушением. И не чувствовать боли – таким же способом. Мне этого не понять! Разумом не понять. Хотя я и восточный человек.
– Но с другого Востока, – заметила я.
– Да вообще-то я себя ленинградцем считаю, – признал Балаев. – Только ни в коем случае меня нигде не цитируй! Откажусь от этих слов! Это я тебе сейчас говорю.
– И вообще другой мог бы не согласиться разговаривать с женщиной, – заметила я.
– Как с равной – ты хотела сказать? – усмехнулся Балаев.
– Ну, в общем, да.
– Так я европеизирован. Мне два года было, когда мои родители переехали в Ленинград. Отца перевели на другую работу. И я с детства приобщался к мировой культуре.
– А теперь приобщаете к ней избранных, – заметила я.
– Фруктами пускай другие торгуют, – заметил Балаев.
Мы помолчали.
– Хочешь знать, что ищут китайцы? – спросил он.
– Хочу, – признала я.
– Два перстня. Я видел только рисунки. Фотографий нет. Вообще нет. Там змеи извиваются. На первый взгляд – похоже, но на самом деле по-разному. Один носят на левой руке, второй – на правой. Я не могу объяснить почему. Но это национальные китайские реликвии. Были много лет назад украдены и вывезены из Китая. Неизвестно куда.
– И всплыли у нас? В Питере?
– Франк Ли получил такую информацию. Связался со мной. Раньше я никогда про эти перстни не слышал. Да, через меня проходили всякие китайские вазы, самовары…
– Что? Какие самовары? Это же национальное русское…
Балаев рассмеялся и пояснил, что самовар на самом деле является китайским изобретением, русские его только немного видоизменили. Балаев пообещал мне, когда выберемся, показать альбом, посвященный самоварам. Потом продолжил рассказ про свое сотрудничество с Франком Ли.
Балаев доставал для китайца и драгоценности, но ничего из имущества китайских императоров. С Франком Ли у них достигнута договоренность – если Балаеву попадается что-то китайское, связываться с Ли. Балаев фотографирует вещь и пересылает снимок – теперь же вполне доступны различные быстрые системы передачи информации, не нужно ждать несколько недель, пока письмо дойдет в США или куда там нужно партнеру. Раз, кнопку на компьютере нажал – и ушла картинка. Ли вскоре сообщает, берет товар или не берет.
– Он держит вас в страхе?
– Нет, – после секундного колебания ответил Балаев. – Хотя да, признаю, кое-что мне было продемонстрировано. Понимаю: тебя трудно испугать такими вещами, ты на многое насмотрелась. Но мне просто… противно вспоминать то, что я видел. Что специально продемонстрировали про приказу Франка Ли… Это был человек, вернее, два человека, которых пытали. Мне показали, что можно сделать с человеческим телом. Да, Ли сказал, что – в случае чего – легкой смерти не будет. Будет – вот это.
Балаев помолчал в задумчивости.
– Но держит меня не страх. Франк Ли меня устраивает как партнер. С ним, в отличие от многих восточных людей, – Балаев хмыкнул, – точно знаешь, чего ожидать. Что получишь, чего не получишь. Он бизнесмен до корней волос. Честен, знает, что такое чувство долга, всегда держит слово. И он всегда очень хорошо платит. Ни разу меня не обманул, даже в мелочах. И не пытался. Почему бы с ним не работать?
Я кивнула, хотя моего кивка в темноте Балаев видеть не мог. Но мы уже хорошо ориентировались по звукам. Если долго сидеть в темноте, не то что начинаешь видеть все вокруг, у тебя просто начинают более активно работать другие органы чувств, которые в других обстоятельствах спят.
Я спросила, имел ли Балаев какие-то дела с чеченским командиром Русланом. «Никаких», – ответил Балаев. Оказалось, он даже не знает про его смерть. Тогда он уже сидел в этом подземелье.
– Так почему вы все-таки оказались у Глинских? – спросила я. – Он сказал, что нашел китайские реликвии?
– Прямо – нет. Спросил, интересуют ли меня его коллекция. Я сказал: интересует. У меня тогда в голове как раз сидела мысль об этих китайских реликвиях… И тут он звонит. Погоди, Юля. Дай подумать.
Балаев опустился на один из сундуков, прекратив копаться в соседнем. Я села рядом. Признаться, тоже запускала руки в некоторые – мне было интересно, что в них скрыто. Время от времени включала фонарик – по просьбе Балаева. Но он определял на ощупь, что где лежит. Конечно, сейчас было не до тщательного осмотра.
– Глинских знал про ваше сотрудничество с Франком Ли? – спросила я после молчания.
– Алла Николаевна точно знала. Ли интересовался и ее галереей, но почему-то не стал с ней работать. Я никогда не спрашивал почему. Не мое дело.
– Алла могла определить, что те перстни со змеями китайские реликвии? Если их, конечно, нашел Глинских.
– Трудно сказать… Аркаша мог! – внезапно воскликнул Балаев. – Покойный Аркадий Зиновьевич!
Он еще помолчал и добавил:
– И именно за это его могли убить.
– Китайцы?
– Не знаю. Не думаю. Кстати, а как его убили?
– Одним ударом по голове. Размозжили череп.
– Не китайцы, – твердо ответил Балаев. Потом воскликнул: – Ох, доберусь я до этого банкира, когда отсюда вылезу! Ох, сверну ему шею!
Глава 19
Француз вскоре очухался. Высказал все, что думает о Балаеве. Я поняла, что русский язык он учил не только по словарям и учебникам. Балаев быстро пресек этот поток, посоветовав прислониться затылком к холодной стене – тут же полегчает.
