и пушистой. Никогда не слышала про эпиляцию? А загар, по-моему, был бы ей очень к лицу.
– Где привидения? – спросила я с самым невозмутимым видом.
– Осмотрите, пожалуйста, дом, – попросил олигарх вместо ответа.
– Где ваша охрана? – спросил Виталя.
– Не знаю. Не отвечают. Я пытался с ними связаться, но… – Фисташков развел руками.
– Где они должны быть? – не отставал Виталя.
Олигарх пояснил, что в доме имеется второй вход – для прислуги, а рядом с ним комната, которую он сам именует «центром управления полетом». Обычно там дежурят два человека – по мониторам следят за происходящим в самом доме и на прилегающей территории, как внутри забора, так и за забором. В доме постоянно проживают кухарка и горничная. Где они сейчас – неизвестно. Возможно, спят в своих комнатах. Обе – глухонемые.
– И она тоже? – Татьяна кивнула на сидевшую рядом с олигархом девушку.
Фисташков кивнул и пояснил, что пришел к выводу: лучше всего окружать себя глухонемой прислугой, причем не знающей никакого языка.
– То есть как? – спросили мы все почти хором.
Олигарх пояснил, что Сильву (кивок на красавицу-блондинку) купили на одном латышском хуторе. Она из большой семьи, живущей фактически тем, что производит. У нее восемь братьев и сестер, все говорящие. Почему она родилась глухонемой, никто сказать не может, да и не занимался никто этим вопросом. Члены семьи плохо говорят по-русски, никто не мог обучить Сильву и языку жестов, поскольку ни с кем из глухонемых она до приезда в Россию не общалась.
– Но в Латвии-то она ведь, наверное, не единственная глухонемая, – заметила я.
– Я вам повторяю: она родилась на удаленном, отдельно стоящем хуторе. Она никуда с него не выезжала, пока не оказалась у меня. Ею никто не занимался. Необходимым навыкам ее в семье обучили. Она же не слепая – и ей показывали, что и как делают. И я показываю – она все быстро схватывает. Но, насколько я понимаю, она не знает ни одного языка. И я, кстати, не знаю, есть ли латышский язык глухонемых. Или он международный?
«Как человек может не знать ни одного языка?! – поразилась я. – Она же должна как-то думать!»
До встречи с Сильвой я не представляла, что такое вообще может быть. Оказалось – может, и не в единственном экземпляре. Горничная была тоже из Прибалтики, на этот раз из Литвы, но не с хутора, а из какой-то деревни. Кухарка – русская, но тоже из деревни, где всегда была изгоем. Вероятно, попадание в дом олигарха для них всех стало подарком судьбы.
– А между собой они как общаются? – спросила я.
– На пальцах, – пожал плечами олигарх. – И вообще почти не общаются. У них разные функции. Каждая знает свои обязанности. Работают добросовестно. Я ими всеми очень доволен.
– Вы их сами выбирали?
– Нет, мама. Она ездила по Прибалтике и искала их, а кухарку нашла случайно. Она с ребятами остановилась в придорожном ресторанчике и услышала разговор дальнобойщиков. Все в том ресторанчике останавливались, поскольку Галя классно готовит. И мама выкупила Галю у хозяина.
«Вроде работорговля и у нас, и в Прибалтике запрещена, – подумала я. – Но Фисташков так спокойно говорит о покупке прислуги… Какой цинизм!»
Но не мне его судить. Вероятно, эти три женщины не хотят назад. Или хотят? В любом случае я не смогу их об этом спросить.
Олигарх тем временем попросил нас осмотреть дом, но кого-то обязательно оставить с ним. Остались Василий и Дима. Пашка приготовил камеру к работе, Виталя достал пистолет, Андрюша, представляющий органы, хмыкнул, но глупых вопросов задавать не стал. Первым шел Виталя, потом мы с Татьяной, потом Пашка с Андрюшей.
Признаться, у меня создалось впечатление, что я в морге, – и совсем не из-за трупов, которых мы не нашли. Просто дом оформлен в белом цвете с легким серебристым оттенком – или блеском. Белыми были и стены, и потолок. Белый холл я восприняла как нечто само собой разумеющееся, но никак не ожидала, что таким окажется все. В первый момент, при входе в первую комнату, у меня возник вопрос, из чего сделаны стены. Я их даже рукой попробовала.
– Специальная краска, – пояснил Виталя и рассказал, что дизайнер, оформлявший и загородный дом, и квартиру Ивана Захаровича, предлагал в части помещений ее использовать, но Сухоруков отказался, потребовав обои. Не хотелось ему таких стен. Смотрится на самом деле непривычно – не так, как крашеные стены. Виталя пояснил, что краска очень густая, ложится толстым слоем. Это даже скорее паста.
Подсобные помещения оказались покрыты белой кафельной плиткой с серебристым узором. Ковры, естественно, были белыми, как и медвежьи шкуры.
– Сколько ж белых медведей извели! – воскликнула Татьяна.
Но натуральная шкура была только одна, остальные искусственные, вроде бы плюшевые, по крайней мере, по ощущениям.
Мебель тоже была белой, столы – с прозрачными стеклянными столешницами, вообще стекла много, а мебели мало. Создавалось ощущение простора. Статуи отсутствовали. На стенах висело несколько картин – на белом фоне в разных местах изображались части человеческих тел, причем часто искореженные.
– Это что, современное искусство? – спросила Татьяна.
– По-моему, это шиза, – сказала я, и члены нашей группы со мной согласились. Правда, я не исключала, что это творения какого-то очень дорогого и модного художника, причем он мог оказаться и нашим, и иностранным.
Кабинет с компьютером тоже оказался белым. Вероятно, системный блок и монитор делали по спецзаказу – я не видела их в магазинах в таком цвете. Поразила спальня – кровать отсутствовала. Олигарх спал на полу, на огромном круглом матрасе.
– Может, у него спина болит, – высказал предположение Андрюша и сообщил, что один из его коллег вот уже год спит на полу в спальном мешке – чтобы лежать на твердой поверхности.
Кухарку и горничную мы обнаружили в их комнатах, живыми и здоровыми. В их комнатах (и, так сказать, служебной части в целом) свет не горел. Вероятно, нажимая на пульт, олигарх включил его только в хозяйской части дома. При виде нашей компании женщины испугались, каждая забилась в угол своей кровати. Пришлось идти за олигархом, который жестами успокоил их, потом опять вернулся в холл. Женщины остались в своих комнатах и оттуда не выходили. Комната, где должна была дежурить охрана, пустовала, мониторы оказались выключены. Никаких следов борьбы или крови мы нигде не обнаружили.
Виталя толкнул дверь черного хода. Или второго выхода? Черным язык не поворачивался назвать, тем более все в доме белое. Расстояние от этой двери до забора гораздо меньше, чем от парадного входа до ворот. Правда, здесь не было парка. Вероятно, он окружал дом полукругом. Здесь же находился гараж на три машины, в котором стояли только две (пустые и с остывшими двигателями), а также баня с небольшим, но очень хорошо оснащенным тренажерным залом. Оба здания каменные – из того же «неотшлифованного» гранита, что и особняк. По крайней мере, в них белизна глаза не резала. В бане и тренажерном зале тоже никого не оказалось – как и следов борьбы или пятен кровавых.
Несолоно хлебавши мы вернулись в холл к олигарху с Сильвой.
Андрюша спросил, что видел олигарх. По словам Фисташкова, он проснулся от стука в окно. Спальня располагалась на втором этаже, никакие ветки туда не доставали, и вообще это не ветка – в окно стучали!
Он поднял голову и обалдел. За окном маячило тело в простыне с лицом покойника.
– Могла быть маска, – заметила я. – Сейчас всякие продаются.
– Это я сейчас понимаю, – вздохнул олигарх. – Но в момент пробуждения, с тяжелой головой… Я же выпил вчера немало. В общем, ощущение не из приятных. Сильва почувствовала, что я проснулся, подняла голову и тоже его увидела. Ну и мы… выбежали из комнаты.
Как я понимала, Сильва подтвердить или опровергнуть ничего не сможет. Сейчас она просто сидела рядом с олигархом и улыбалась. Какая все-таки красавица! Пусть и пушистая. Или олигарху как раз такие нравятся? Естественные, а не пользующиеся достижениями всех ветвей косметологической промышленности?
