Если ж одна ты из смертных, под властью судьбины живущих, То несказанно блаженны отец твой и мать, и блаженны Братья твои, с наслаждением видя, как ты перед ними В доме семейном столь мирно цветешь, иль свои восхищая Очи тобою, когда в хороводах ты весело пляшешь. Но из блаженных блаженнейшим будет тот смертный, который В дом свой тебя уведет, одаренную веном богатым. Нет, ничего столь прекрасного между людей земнородных Взоры мои не встречали доныне; смотрю с изумленьем. В Делосе только я — там, где алтарь Аполлонов воздвигнут, — Юную стройно-высокую пальму однажды заметил (В храм же зашел, окруженный толпою сопутников верных, Я по пути, на котором столь много мне встретилось бедствий). Юную пальму заметив, я в сердце своем изумлен был Долго: подобного ей благородного древа нигде не видал я. Так и тебе я дивлюсь! Но, дивяся тебе, не дерзаю Тронуть коленей твоих: несказанной бедой я постигнут. Только вчера, на двадцатый мне день удалося избегнуть Моря: столь долго игралищем был я губительной бури, Гнавшей меня от Огигии острова. Ныне ж сюда я Демоном брошен для новых напастей — еще не конец им; Верно, немало еще претерпеть мне назначили боги. Сжалься, царевна; тебя, испытавши превратностей много, Первую здесь я молитвою встретил; никто из живущих В этой земле не знаком мне; скажи, где дорога В город, и дай мне прикрыть обнаженное тело хоть лоскут Грубой обвертки, в которой сюда привезла ты одежды. О, да исполнят бессмертные боги твои все желанья, Давши супруга по сердцу тебе с изобилием в доме, С миром в семье! Несказанное там водворяется счастье, Где однодушно живут, сохраняя домашний порядок, Муж и жена, благомысленным людям на радость, недобрым Людям на зависть и горе, себе на великую славу». Дочь Алкиноя, ответствуя, так Одиссею сказала: «Странник, конечно твой род знаменит: ты, я вижу, разумен. Дий же и низким и рода высокого людям с Олимпа Счастье дает без разбора по воле своей прихотливой; Что ниспослал он тебе, то прими с терпеливым смиреньем. Если ж достигнуть ты мог и земли и обителей наших, То ни в одежде от нас и ни в чем для молящего, много Бед претерпевшего странника нужном не встретишь отказа. Град наш тебе укажу; назову и людей, в нем живущих. В граде живет и землей здесь владеет народ феакиян; Я Алкиноя, царя благодушного, дочь; Алкиноя ж Ныне державным владыкой своим признают феакийцы». Тут обратилась царевна к подругам своим и служанкам: «Стойте! Куда разбежалися вы, устрашась иноземца? Он человек незломышленный; нет вам причины страшиться; Не было прежде, вы знаете, нет и теперь и не может Быть и вперед на земле никого, кто б на нас, феакиян, Злое замыслил; нас боги бессмертные любят; живем мы Здесь, от народов других в стороне, на последних пределах Шумного моря, и редко нас кто из людей посещает. Ныне же встретился нам злополучный, бездомный скиталец: Помощь ему оказать мы должны — к нам Зевес посылает Нищих и странников; дар и убогий Зевесу угоден. Страннику пищи с питьем принести поспешите, подруги; Прежде ж его искупайте, от ветров защитное место Выбрав в потоке». Сказала; сошлись ободренные девы. В месте, от ветров защитном, его посадив, как велела Им Навсикая, прекраснокудрявая дочь Алкиноя, Мантию с тонким хитоном они близ него положили. После, принесши фиал золотой с благовонным елеем, Стали его приглашать к омовению в светлом потоке. Но Одиссей благородный отрекся и так отвечал им: «Девы прекрасные, станьте поодаль: без помощи вашей Смою с себя я соленую тину и сам наелею Тело: давно уж елей благовонный к нему не касался. Но перед вами купаться не стану я в светлом потоке; Стыдно себя обнажить мне при вас, густовласые девы». Так он сказал; и они, удаляся, о том известили Царскую дочь. Одиссей же, в поток погрузившися, тину, Грязно облекшую плечи и спину его и густые Кудри его облепившую, смыл освежительной влагой; Чисто омывшись, он светлое тело умаслил елеем; После украсился данным младою царевною платьем. Дочь светлоокая Зевса Афина тогда Одиссея Станом возвысила, сделала телом полней и густыми Кольцами кудри, как цвет гиацинта, ему закрутила. Так, серебро облекая сияющим золотом, мастер, Девой Палладой и богом Гефестом наставленный в трудном Деле своем, чудесами искусства людей изумляет; Так красотою главу облекла Одиссею богиня. Берегом моря пошел он и сел на песке, озаренный Силой и прелестью мужества. Царская дочь изумилась. Слово потом обратила она к густовласым подругам: «Слушайте то, что скажу вам теперь, белорукие девы; Думаю я, что не всеми богами Олимпа гонимый Этот скиталец в страну феакиян божественных прибыл; Прежде и мне человеком простым он казался; теперь же Вижу, что свой он богам, беспредельного неба владыкам. О, когда бы подобный супруг мне нашелся, который, Здесь поселившись, у нас навсегда захотел бы остаться! Вы ж чужеземцу еды и питья принесите, подруги». Так говорила царевна. Ее повинуяся воле, Девы немедля еды и питья принесли Одиссею. С жадностью голод и жажду свою утолил богоравный, Твердый в бедах Одиссей: уж давно не касался он пищи. Добрая мысль пробудилась тут в сердце разумной царевны:
