– Да убийце же!
– А! Значит, несмотря на показания очаровательной вдовы, вы продолжаете держаться версии об убийстве?
– Я бы даже сказал, синьор, что она укрепила меня в этом мнении.
– С вами, итальянцами, плохо то, что никогда не поймешь, шутите вы или говорите серьезно!
Тарчинини устроился поудобнее в кресле:
– На очень долгом опыте, синьор, мы научились не принимать жизнь слишком всерьез, как это делаете вы. Вы верите в машины, а мы верим в человека. Вы воображаете, что можно проникнуть в тайну преступления с помощью физики и химии, а мы думаем иначе. Для нас убийство – просто один из видов несчастных случаев; для нас это прежде всего человеческая драма. Вы беретесь постичь его посредством техники, а мы пониманием, и в конечном итоге, синьор, я уверен, что варвары как раз вы, потому что признаком варварства может быть не только отсутствие техники, но и засилье ее!
– Ну, знаете ли! Если я вас правильно понял, вы считаете американцев дикарями?
– Вот именно, синьор. На мой взгляд, вы замкнули цикл развития человечества. От варварства каменного века вы пришли к варварству века роботов. Правда, надо отдать вам справедливость: вы опередили весь мир в этом движении к изначальному мраку!
– Надеюсь, вы шутите, синьор комиссар?
– Нет, синьор. У вас богатство, у нас – дух, и это доказывает, что Бог справедлив. Только богатство парализует понимание.
– Что вы такое говорите!
– И докажу. Не будь тут я, вы заключили бы, что Росси покончил с собой, и убийца ушел бы от наказания.
Несомненно, Ромео Тарчинини доставляло удовольствие дразнить американца. Не обращая внимания на раздражение последнего, он продолжал очень любезно и непринужденно:
– Синьор, вы как будто представляете собой цвет Соединенных Штатов по части научной криминалистики, и вот в первом же деле, с которым вы столкнулись здесь, вы впадаете в полнейшее заблуждение, осуждая между тем нашу медлительность и отсталые методы. Признайте, синьор, что это забавно и довольно утешительно для полицейских моей страны, правда?
Не отвечая, Лекок встал, взял шляпу, надел ее и, положив руку на ручку двери, обратился к хозяину со следующей речью:
– Ромео Тарчинини, учтите раз и навсегда, что не для того мои родители произвели меня на свет в условиях самой строгой гигиены, не для того берегли меня от всех детских болезней, не для того я блестяще прошел весь курс наук в Гарварде, чтоб в один прекрасный день стать мишенью для остроумия мелкого полицейского служащего, самодовольного и бездарного!
Тарчинини, в свою очередь, встал и подошел к Лекоку.
– А я, синьор, вырос в лачуге, где нас было семеро в одной комнате, я переболел всеми болезнями, какие может подцепить мальчишка. Я схоронил большую часть своих братьев и сестер, а моя мать в сорок лет была уже старухой. Я учился мало, верь, надо было работать, чтобы платить за учебу и помогать тем из наших, кто еще остался в живых, и вот почему я не потерплю, чтоб какой-то папенькин сынок, который только и потрудился, что родиться на свет, который слишком заносчив и эгоистичен, чтоб понять, каково другим живется, имел наглость меня учить!
Они смотрели друг другу в глаза, готовые сцепиться врукопашную, потом сработали веронские чары. Робкая улыбка тронула губы американца, а добродушная физиономия Ромео приняла свое обычное выражение. В Бостоне Лекок поднял бы шум до небес и дошел бы до высшего начальства, чтоб добиться извинений, но надо иметь и виду, что Сайрус А. Вильям был уже не тот, как прежде, и что итальянская атмосфера уже начала производить над ним свое медленное подтачивающее действие. Он протянул руку своему противнику:
– Простите меня. Я вел себя, как скотина... Да что уж там – как американец!
– Не надо преувеличивать... бывают и хорошие.
– А! Вы меня радуете! Которые?
– Которые происходят от нас!
Они рассмеялись, и Сайрус А. Вильям, приобняв за плечи своего друга Ромео Тарчинини, спросил:
– Не объясните ли вы мне, что заставляет вас думать, будто Росси убили?
Только комиссар собрался было пуститься в объяснения, вошел рассыльный и с преувеличенно почтительным видом протянул Тарчинини конверт:
– От судебного медика, синьор комиссар!
По уходе рассыльного Ромео ознакомился с рапортом. Он с удивлением присвистнул от удивления и поднял глаза:
– Синьор Лекок, знаете, что это были за частицы ткани, налипшие на рану на виске бедняга Росси? Они были слишком грубыми для носового платка, и лаборатория, в которую передал их врач, установила, что они принадлежат к ткани, из которой делают парикмахерские салфетки.
– Да?
Слегка уязвленный Лекок не нашел, что сказать. Тарчинини подошел:
– Понимаете, меня сразу же поразило, что покойный свежевыбрит и выбрит профессионалом... Кто же идет к парикмахеру, собираясь застрелиться!
– Но ведь его жена объяснила...
