– Почему же… – вяло возразил инспектор.
– Хотите взглянуть на мой билет?
Полицейский быстро вскинул голову.
– Вы его сохранили?
– Обычно я кладу билеты в карман, должно быть, он и сейчас там лежит.
Сенталло сделал вид, будто роется в карманах, и, вытащив билет, протянул его Францу. Тот внимательно осмотрел бумажку и сунул в бумажник.
– А теперь, инспектор, можно мне спросить вас, к чему все эти вопросы?
– Сегодня ночью к нам в управление позвонил неизвестный и сообщил, что в тупичке, выходящем на Брахматштрассе, он обнаружил труп мужчины…
– И что же?
– А то, что покойника звали Оттингер, Вилли Оттингер.
– Я все-таки не понимаю…
– Погодите! Это был приятель Мины Меттлер.
Людовик изобразил на лице крайнее удивление.
– Приятель Мины?
– Странно, а?
– И кто же его убил?
– Я, кажется, ничего не говорил об убийстве…
Сенталло закусил губу.
– Ну, раз в дело вмешалась полиция…
– Она занимается также и самоубийствами… Однако Вилли Оттингера и вправду прикончили. Мы искали парня почти наобум, зато кто-то, видать, достаточно хорошо знал его и на всякий случай решил заткнуть рот.
– Но зачем?
– Вот именно… Единственная причина, разумно объясняющая убийство Оттингера, – желание отомстить за Мину.
– А поскольку, по вашему мнению, я для этого очень подхожу, меня вы и заподозрили?
– Скажем, с вашей стороны было весьма предусмотрительно пойти в кино в то время, когда убивали Оттингера, и еще предусмотрительнее – сохранить билет.
ГЛАВА VII
Когда Франц снова уехал в комиссариат на Обергрюндштрассе, Эдит подошла к Людовику.
– Ведь это не вы убили того человека, правда? – спросила она, глядя на Сенталло прекрасными, серьезными глазами.
– Нет.
– Я вам верю… и очень рада, что это не вы…
Он не знал, что сказать в ответ. Эдит снова ушла на кухню, и через несколько минут Людовик услышал, как она напевает. Молодой человек заперся у себя в комнате и попробовал нарочно думать о Мине, но образ ее расплывался, и, несмотря на все свои старания, Людовик все отчетливее видел вместо нее Эдит. Неужели правда, что все забывается так скоро? Он попытался воскресить в памяти часы, проведенные в Веттштейнпарке, где он ждал Дженни, но ничего не выходило. Сенталло закрыл глаза, надеясь уловить хотя бы голосок девушки, шептавший ему нежные слова. Однако из кухни доносился напев Эдит, и как бы тихо он ни звучал, все же оказался достаточно громким, чтобы заставить мертвую умолкнуть. Людовику стало стыдно. Взвинченные до предела нервы требовали разрядки – нельзя же до бесконечности вести это безумное существование! Со смертью Вилли Оттингера исчезла последняя ниточка, которая могла бы привести к убийцам и грабителям. Так чего ради упорствовать? Надо попросить у Франца или у закона разрешения переменить место жительства, навсегда избавиться от призраков, и потом, если Людовик сумеет снова стать человеком не хуже других, может, Эдит согласится принять его поддержку?
– Ну вот… Я должен поставить обоих вас в известность…
Он говорил очень быстро, как будто надеялся таким образом избежать возможных возражений. Франц нервно теребил хлебный мякиш. Эдит, не замечая, что делает, сплетала и расплетала пальцы. Наконец, когда Сенталло выложил все до конца, Вертретер, не повышая тона, спросил:
– И когда же вы приняли такое решение?
– Сегодня.
– И почему?
– Я вам уже все объяснил.
– И других причин нет?
– Нет… во всяком случае, можно сказать, что, если и есть другие, то они слишком ничтожны и просто не заслуживают внимания.
– Даже такая, как страх?
– Страх?
– Да. Или серьезные опасения, что вас арестуют по обвинению в убийстве.
Сенталло побледнел, а Эдит испуганно застонала.
– Я… я не понимаю.
– Людовик, вы мне очень симпатичны… Да и Эдит, я думаю, хорошо к вам относится. Вам отлично известно все, что я пытался для вас сделать… Вы не имеете права обращать все наши усилия в ничто. Я уже объяснил, что хочу непременно добраться до воров и получить вместе с вами вознаграждение от Линденманнов, но теперь эти воры стали еще и убийцами, и нельзя же отпустить их безнаказанно! Ваш отъезд их просто спасет от правосудия! Подумайте об этом!
– Мне непременно нужно уехать, инспектор.
– Почему?
– Я бы предпочел не отвечать.
Полицейский, нахмурив брови, долго вглядывался в лицо Сенталло. Неожиданно его физиономия просветлела.
– Скажите-ка, Людовик, а ваша торопливость, часом, не связана с разговором, который у нас тут недавно произошел насчет моей сестры?
Сенталло покраснел до ушей.
– Вы говорили обо мне? – удивленно спросила Эдит. – Л я-то какое отношение имею ко всем вашим историям?
Франц подмигнул ей и, снова расслабившись, с улыбкой указал на Людовика.
– Спроси у него!
Молодая женщина, все более изумляясь, посмотрела на Сенталло.
– Ну?
Но бедняга лишь пролепетал нечто невразумительное и поднялся со стула:
– Простите… я… неважно себя чувствую… мне очень не по себе…
Эдит тут же сказала, что приготовит ему липового чая, а инспектор так и корчился от смеха. В конце концов его сестра не выдержала.
– Право же, не понимаю, что ты тут находишь смешного!
– Ох, умора… Садитесь, Сенталло!
Людовик покорно опустился на стул, зато Эдит окончательно рассердилась.
– Да оставь ты его в покое, наконец! Если человек болен…
– Знаю я его болезнь! Сенталло просто-напросто в тебя влюбился! И ты еще предлагаешь полечить парня липовым чаем? Согласись, что ничего забавнее не придумаешь!
Но Эдит не стала смеяться.
