– Я пришел от вашего сына Франца…
– Сейчас спущусь!
Очень скоро Людовик услышал внизу нетвердые шаги, и дверь чуть-чуть приоткрылась. Лампа освещала старческое лицо и седые волосы.
– Что случилось?
– Франц просил меня подождать его здесь…
– Вы его друг?
– Да, близкий друг не только Франца, но и Эдит.
Имя дочери, очевидно, совсем успокоило фрау Вертретер, и она широко распахнула дверь.
– Милости прошу. Сейчас согрею вам кофе. На улице-то, небось, прохладно…
В просторной комнате с закопченным от времени очагом Людовика охватило блаженство. Он с улыбкой обнял слегка растерявшуюся старуху.
– Но прежде всего у меня к вам одна просьба…
– Какая же?
– Вы позволите мне взглянуть на маленького Курта?
ГЛАВА XII
Эдит и Франц ехали в Этцернелен. После стольких волнений обоим хотелось провести это солнечное воскресенье в деревне, в полном покое. Вернувшись домой с Фриденштрассе, Франц рассказал сестре о смерти Шмиттера и о бегстве Людовика. Эдит страшно испугалась, и полицейскому лишь с большим трудом удалось ее успокоить. Решив не уезжать из Люцерна, пока полиция не выяснит что-нибудь новое о Сенталло, молодая женщина стала разбирать сумку. Кроме того, ей не хотелось оставлять брата одного. Однако примерно в десять утра позвонил комиссар Лютхольд и попросил Франца не принимать близко к сердцу вчерашние слова, просто он был в отвратительном настроении. Тем не менее комиссар предпочитал избавить Вертретера от необходимости участвовать в охоте на человека и посоветовал, забыв о Сенталло, подышать свежим воздухом. Прежде чем повесить трубку, он сообщил, что его подчиненные пока не узнали о Людовике ничего нового, но его арест – лишь вопрос нескольких часов, поскольку за всеми дорогами и вокзалами установлено наблюдение. После этого разговора брат с сестрой и решили наведаться в Этцернелен.
По давно заведенному обычаю, подъезжая к дому, Франц трижды нажал на клаксон. Услышав этот сигнал, старуха-мать тут же появлялась на крыльце. Однако на сей раз дверь так и осталась закрытой, и полицейский встревожился. Вдруг мать так разболелась, что не в состоянии встать? Но Эдит заметила, что в таком случае она непременно бы позвонила – ведь Франц специально поставил в доме телефон. Оставив машину у крыльца, они толкнули дверь, которая, к их удивлению, оказалась только притворена.
– Мама! – позвал Франц, как только они вошли в большую комнату.
Эхо прокатилось по как будто бы пустому дому. Эдит решила, что мать куда-то вышла, а инспектор уже хотел подняться на второй этаж, как вдруг увидел Сенталло. От удивления он отступил, толкнув шедшую по пятам Эдит.
– Людовик!
– Не волнуйтесь за мать, Франц, она заперта у себя в комнате и чувствует себя превосходно.
– Заперта?
– Да, заперта… Здравствуйте, Эдит.
– Добрый день, Людовик. Как вам удалось сюда добраться?
– Пешком, Эдит… я шел всю ночь, убегая от гнавшихся за мной полицейских…
Наступила тяжкая, невыносимая тишина. Каждый с тревогой ожидал, что скажут другие.
– Но мне так и не удалось повидать Курта, – мягко продолжал Людовик. – Потому что его никогда не существовало…
– Я… вам объясню…
– Не надо ничего объяснять, Эдит, поскольку вместо Курта я обнаружил в комнате вашего брата чемодан с тремястами шестьюдесятью восемью тысячами франков, украденных из банка Линдерманн.
Полицейский выхватил револьвер.
– Решительно, вы неизлечимый дурень, Сенталло! Значит, вам понадобилось лезть сюда вынюхивать? Да неужто вы не понимаете, чертов кретин, что полиция получила приказ сразу открывать огонь и, прикончив вас, я лишь выполню распоряжения комиссара Лютхольда?
– И что вы от этого выиграете?
– Ваше молчание!
– У меня в любом случае нет никаких доказательств против вас.
– А деньги?
– Деньги я сжег.
– Что?
– Да, я подумал, что это самый лучший способ отомстить вам обоим, и спалил деньги, ради которых вы совершили столько преступлений… так что всех этих людей вы убили напрасно!
– Сволочь!
В воздухе мелькнул кулак Сенталло, и полицейский, получив сокрушительный удар в челюсть, рухнул на пол. Эдит взвизгнула и, схватив со стола нож, бросилась на Людовика. Но тот вывернул ей руку и заставил выпустить оружие.
– Кинжал, а, Эдит? Я нарочно положил его на стол. Хотел посмотреть, возьмете вы его или нет… Эксперимент удался. Вы отлично управляетесь с ножом, Эдит… и меня чуть не постигла судьба бедняги Эрлангера… Ведь это вы изображали старушку-маму, явившуюся навестить своего маленького Альдо?
Но Эдит уже взяла себя в руки.
– Это еще надо доказать! – фыркнула она.
Сенталло долгим взглядом посмотрел на молодую женщину.
– А вы мне так нравились, Эдит…
– О, оставьте меня в покое!
– Да, вы мне очень нравились, Эдит, и я успел полюбить маленького Курта… Пожалуй, я бы вам все простил: и убийства, и кражу… но не маленького Курта, которому купил зайца-барабанщика… Помните, Эдит?
– Довольно!
– И это не я, а маленький Курт отправит вас в тюрьму до конца жизни.
– Скажете тоже! Я понятия не имела о преступлениях брата… А Эрлангер? Кто докажет, что его убила я?
– Но вы, по сути дела, сами признались.
– Кто поверит вашим словам?
– Зато моим поверят, фрейлейн Вертретер!
Эдит быстро обернулась и увидела Лютхольда. С револьвером в руке комиссар вышел на лестницу, ведущую в верхние комнаты. Одним прыжком Эдит оказалась у двери, но сразу угодила в объятия инспектора, который ловко защелкнул на ее запястьях наручники и снова привел в комнату, несмотря на все угрозы и проклятия.
– Отлично, Панелла, а теперь займитесь Вертретером.
Полицейский вытащил из кармана еще пару наручников и надел на Франца. Тот все еще не пришел в сознание. Панелла поднял его, усадил на стул и начал лупить по щекам, надеясь таким образом привести в чувство. Лютхольд молча наблюдал.
– Из вас вышел бы отличный боксер, Сенталло, – наконец сказал он, – похоже, у вас незаурядная сила удара! Как хорошо, что вам пришло в голову позвонить мне сегодня утром и позвать в Этцернелен, хотя, по правде говоря, когда вы представились, меня чуть удар не хватил. Слава Богу, достало ума приехать и выслушать вас, а потом позвонить Францу. Он, разумеется, не подозревал, что я звоню отсюда. Но, по
