себе разговаривать с ним гак, как это делала эта зеленоглазая девчонка. Чтобы не выставить себя на осмеяние, он подавил обиду и почти вежливо сказал:
– Ясно… мисс из молодых людей, которые уважают только грубость…
Джек Эйвери уже собрался произнести красивую речь, как Фрэнсис Бессетт, наконец, придя в себя, предупредил его:
– Сэр, прекратите донимать мисс О'Миллой, иначе мне, к сожалению, придется боксировать с вами…
Констебля от этого даже передернуло.
– Вы будете боксировать с полицейским, который находится при исполнении обязанностей, сэр?
– К сожалению, сэр, с глубоким сожалением…
– Вы с таким же сожалением ударили эту девушку, сэр? Конечно, если она разговаривала с вами, как только что со мной, у вас могут быть смягчающие обстоятельства… И все же позвольте мне заметить, вы вложили в этот удар достаточно сил, а? Могу ли я узнать ваше имя?
– Фрэнсис Бессетт, а это – мисс О'Миллой.
– О'Миллой, вот как?… Следовательно, мисс – ирландка?
Сквозь сжатые зубы Морин спросила:
– А вы имеете что-то против ирландцев?
– Вовсе нет, мисс… Просто я думаю, что если бы ирландцы существовали во времена фараонов, то в Ветхом Завете они вошли бы в историю как восьмой бич Египта. А теперь можете ли вы сказать, почему вы подрались?
Бессетт расставил вещи по своим местам.
– Мы не дрались.
– Правда? Значит, следы на ваших почтенных лицах – обман зрения?
– На нас напали.
– Неужели? И кто же?
– Один гангстер.
– Да ну! И где же он теперь, этот нехороший человек?
– Извините, пожалуйста, но он не знал, что вы должны прийти, иначе обязательно дождался бы вас, чтобы вы смогли одеть на него наручники.
– Очень остроумно… Может вы будете так любезны сказать, почему этот человек привел вас в такое состояние?
– Потому что у нас были наркотики.
– Потому что у вас были наркотики…
До Джека Эйвери, наконец, дошло сказанное. Он почти закричал:
– Что вы сказали? Наркогики? Какие наркотики?
– Не могу точно сказать – кокаин или героин.
Констебль незаметно ущипнул себя и убедился, что это ему не снится. Он решил, что перед ним – либо ненормальные, либо преступники, которые под воздействием полученных побоев потеряли свою бдительность. Он аккуратно сложил блокнот, в который записывал ответы Морин и Фрэнсиса, и сухо приказал:
– Уверен, что сержант будет– очень рад выслушать вас.
– Мы сами будем рады увидеться с ним.
Ничего не понимая, констебль, предоставив Бессетгу вести велосипед, чем вызвал любопытство гуляющих, отвел их в Честер. В это время Морин думала о том, что скажет лодочник, когда они вернутся без лодки.
Сержант Николас Таккер ненавидел воскресенья, особенно, когда они выпадали на дни его дежурств. Его огорчало то, что сограждане, одев воскресные костюмы, на целых двенадцать часов прерывали обычные дружеские отношения, и никто из них не хотел зайти к Таккеру, чтобы развлечь его простой, ни к чему не обязывающей болтовней, позволяющей напоминать о дружбе. Это значило, что с самого воскресного утра у него было прескверное наст роение, и горе тем, кто нарушал в этот день закон на территории его участка! Итак, когда трио, состоящее из Джека Эйвери, Морин О'Миллой и Фрэнсиса Бессетта, вошло в помещение участка, при виде багрового лица констебля и побоев на лицах тех, кого тот уже считал преступниками, Николас Таккер обрадовался возможности на ком-то отыграться. В нескольких словах Эйвори обрисовал ему дело, и по мере продолжения рассказа очевидность ошибки констебля дошла до Таккера настолько, что он понял, что на этих двоих ему вряд ли удастся сорвать свою злость. Но едва констебль заговорил о наркотиках, его глаза радостно заблестели. Неужели этот придурок Эйвори напал на настоящее дело?
Спросив еще раз у Морин и Фрэнсиса их полные имена, он выслушал от Бессетта весь рассказ о его приключении с момента встречи с Джонни в баре. Нужно отметить, что хотя у Николаса Таккера был трудный характер, он был честным и достаточно умным человеком и сразу же понял, что Фрэнсис говорит чистую правду. Кроме того, он сам рассказал констеблю о наркотиках. И потом следы побоев на их лицах только подчеркивали правдивость истории: сержант достаточно прожил на свете, чтобы только по тому, как они смотрели друг на друга, понять, что у этой пары больше желания целоваться, чем обмениваться ударами. По тону начальника, которым он разговаривал с теми, кого констебль уже считал задержанными, Джек Эйвери понял, что попал не в очень приятную историю и вряд ли в этот раз газеты напишут о нем, как о герое.
– Мистер Бессетт, меня удивляет одна вещь… Этот мужчина говорил о деньгах, которые он, якобы, вам передал?…
– Он лгал, сержант! Он мне ничего не передавал. Кроме того, неужели вы думаете, что я согласился бы взять их от него?!
В доказательство своей невиновности Фрэнсис пошарил по карманам и с удивлением вытащил оттуда незнакомый конверт. Открыв его, он вынул пачку, состоящую из восьмидесяти банкнот по пять фунтов. Констебль удивленно присвистнул. Никогда ему не приходилось видеть столько денег. Пораженный Бессетт, ничего не понимая, вертел в руках банкноты. Таккер улыбнулся.
– Ну вот, мистер Бессетт… мне кажется, что агрессивность вашего обидчика имела свои причины… Вы получили неплохую сумму!
– Но когда?… Как?
Он рылся в памяти и никак не мог припомнить, чтобы он что-то получал от типа в клетчатом костюме, кроме ударов. Вдруг он вспомнил, как тот вставал с табурета, собираясь выйти из бара: он налег на Фрэнсиса, бормоча свои извинения. Должно быть, в этот момент он и засунул конверт в карман Бессетта. Фрэнсис попытался было объяснить все это сержанту, который уже не знал, какое решение ему принять, но вдруг ему пришла в голову счастливая мысль упомянуть о Брайсе Хеслопе. Они с Таккером позвонили в центральное управление, и, к счастью, Хеслоп оказался на месте. Сержант ввел его в курс дела.
– Инспектор Хеслоп хотел бы видеть как можно скорей вас, мистер Бессетт, и вас, мисс О'Миллой. Он просит подписать протокол описи и привезти ему сумму, которая находится у вас. Так что постарайтесь не потерять эти деньги по дороге, иначе вы станете должником Казны Ее Величества, а выплачивать четыреста фунтов – достаточно сложно для молодой семьи,– хитро добавил он.
Фрэнсис покраснел. А Морин подумала, что Николас Теккер был самым симпатичным лягавым, которого ей приходилось встречать.
Сидя на скамье верхней палубы ферри-бота и держась за руки, Морин и Фрэнсис видели, как в опускающемся над Мерси вечере росли доки Ливерпуля. Под впечатлением вечернего очарования и всех происшедших событий Фрэнсис обнял Морин за плечи и с беззаботностью влюбленных прошептал:
– Дорогая… вам не кажется, что это – самый красивый пейзаж в мире?
