своим г лазам. Вверху, надо мной, танцевал человек, и отсутствие музыки превращало этот танец в какую- то галлюцинацию. Я узнал в нем Луиса. Ступая как можно тише, я укрылся за апельсиновыми деревьями, стоявшими в нескольких метрах от бывшего тореро, не подозревавшего о моем присутствии. Со своего места я видел его в профиль, и меня сразу же поразила высоко поднятая голова, неподвижность взгляда, напряжение мышц. Я все понял! Луис Вальдерес в этом удаленном от глаз людей уголке земли, прислушиваясь к несуществующей музыке, выступал для самого себя. Насколько же сильно он оставался во власти корриды! Мне даже слегка сдавило горло. Я почувствовал неловкость, поняв, что проник в тайну, не принадлежащую мне. Вдруг, словно услышав звук трубы,'Очарователь из Валенсии' приподнялся на носках, протянул в приветствии к солнцу свою кордобскую шляпу с прямыми жесткими полями, потом швырнул ее в траву и продемонстрировал такую великолепную фаэну, какой я никогда прежде не видел. Сражаясь с невидимым противником, Луис давал такое блестящее сольное представление, о котором мог бы помечтать каждый матадор. Безо всякой спешки, соизмеряя все движения, он выискивал самые трудные и исполнял их с такими живостью и скоростью, которые вызвали бы восхищение самой скептической публики. С блеском он демонстрировал обыкновенный проход, проход слева по кругу, проход у груди, проход камбиада снизу вверх, классические проходы, к которым он прибавил, словно вдохновенный артист, прелесть народных: молинете, афораладо, манолетину[34]. Своего предполагаемого быка он убил способом, заимствованным у матадоров прежних времен, а именно: вызывая опасность на себя и эффектно убивая мчавшегося прямо на них быка. Еще я увидел, как Луис наблюдал за агонией своего соперника, а затем мелким шагом прошел вокруг воображаемой арены, отвечая на предполагаемые крики восхищения. Я удалился прежде, чем он завершил свой круг почета, вышел на верхнюю дорогу и только оттуда позвал его. Луису потребовалось некоторое время, чтобы вернуться к реальной жизни.
– Как ты меня нашел, Эстебан?
– Консепсьон посоветовала мне пойти по этой дорожке. Она поливала цветы.
Луис вздохнул:
– Да, знаю… Для нее вполне достаточно цветов.
– Тогда как тебя апельсины не очень-то привлекают, а?
– Нет, не очень. Вернемся?
– Как хочешь.
Мы оба чувствовали, что сейчас произойдет важный разговор. Я решил начать первым:
– Твоя жена боится меня.
Он удивленно остановился:
– Боится?
– Похоже, она опасается, что я приехал вовсе не для того, чтобы засвидетельствовать вам свою старую дружбу.
– Но это же не так, правда?
Я не сразу ответил. Он весь напрягся в ожидании.
– Теперь, когда я удостоверился в вашей благополучной жизни, мне лучше сразу же уехать. Ты сможешь отвезти меня в Альсиру, когда мы вернемся домой?
Он взял меня под руку.
– Не знаю, что вообразила себе Консепсьон, но я хочу, чтобы ты остался, нравится ей это или нет! Я изнываю от скуки, разыгрывая из себя помещика. Меня не интересует сельское хозяйство, разве только животные…
– А именно быки, да?
– Да.
Мы двинулись вперед, и каждый думал о том, как продолжить прервавшийся разговор. Луис принудил себя рассмеяться, прежде чем сказал:
– Знаешь, я сохранил отличную форму.
– Да, я уже удостоверился в этом.
– Как это?
Я решил сжечь за собой мосты:
– Я только что видел, как ты работал.
Он отреагировал совсем не так, как я ожидал. Дрожащим голосом Луис спросил:
– Твое мнение?
– Положительное.
– Правда, Эстебан?
– Правда.
Он вздохнул полной грудью. Казалось, я снял с него тяжелый груз и вернул ему уверенность в самом себе, уверенность, которая теплилась, но не могла проявиться без подтверждения другого человека.
– Спасибо, амиго…
В долгом молчании мы уже подошли почти к дому. Вдруг он робко спросил:
– Как ты думаешь, если бы представился такой случай, я смог бы выступить и не вызвать смеха?
– Уверен в этом.
Он очень крепко сжал мне руку.
– Ты вернул мне жизнь, Эстебан.
Как ребенок, которому хочется игрушку и который не решается ее попросить, Луис прошептал:
– Только кто сможет мне поверить? И рискнуть поставить на меня свои деньги?
– Кроме того, существует Консепсьон…
Он пожал плечами, как бы показывая, что это не станет для него главным препятствием.
– Но ведь после смерти Пакито ты ей пообещал…
– Что из того? Пойми, Эстебан, что я продолжаю думать о корриде только потому, что не смог обрести того, на что рассчитывал! Знаю: для тебя Консепсьон - чудо из чудес! Но эта Консепсьон существует только в твоем воображении, дружище! Ты продолжаешь видеть в этой женщине душу и сердце прежней девочки. Консепсьон не любит меня, и думаю, что она никого не любит и вовсе не способна на это чувство… Подожди, не спеши возражать, Эстебанито… Она любила только Пакито, но это была слепая материнская любовь. Она не простила мне его смерти, уверен, не простила и тебе… Пакито всегда будет стоять между ней и мною. Вот почему я изо всех сил хочу вернуться на арену, Эстебан! Я хочу жить, а здесь я прозябаю… Слышишь? Я хочу жить! Поэтому я твердо решил уехать отсюда. Я готов делать, что угодно, если не смогу стать тореро, но я больше не останусь среди этих апельсинов, от одного запаха которых меня тошнит… Меня тошнит от такой жизни…
Тогда я рассказал ему все: о встрече с Мачасеро, об ужине с доном Амадео и, наконец, о главной цели моего визита. Рассказывая, я видел, как менялось его лицо и как глаза наполнялись тем самым блеском, который мне так понравился во время нашей первой встречи. Передо мной был человек, которому я, без сомнения, вернул жизнь.
Я думал о том, как Луис объявит обо всем жене, и ожидал трудного разговора. Во время завтрака он не сказал ни слова о моем предложении, но был так весел и многословен, что Консепсьон никак не могла понять причины резкой перемены, происшедшей с ее мужем.
– Что с тобой, Луис?!
– Не знаю.
– На тебя произвело такое впечатление присутствие Эстебана?
– Может быть…
– Тогда жаль, что он не приехал раньше.
Она произнесла эту реплику таким тоном, что не осталось никакого сомнения: их отношения были далеко не идеальными. Чтобы изменить тему разговора, 'Очарователь из Валенсии', который становился все более похожим на прежнего Луиса, спросил:
– Скажи-ка, Эстебан, своим старым друзьям: почему ты покинул нас?
Я почувствовал на себе взгляд Консепсьон.
– Я не мог больше видеться с Консепсьон.
За этим признанием последовал миг смущения, но Луис, приняв мою игру, рассмеялся:
– Как я вижу, ты по-прежнему влюблен?
