продолжающие свое вечное движение антенны, и флаг высоко наверху. Остался только черный диск динамика, без конца повторявший:
— Внимание! Работают все радиостанции Земли. Слушайте чрезвычайное сообщение…
И Ланской услышал это сообщение. В пустом зале на вершине башни Звездной Связи торжественно и грустно звучал чеканный голос диктора:
— Вчера Служба Звездной Связи приняла радиограмму о гибели корабля «Вулкан», вылетевшего в первую исследовательскую экспедицию к звезде Вольф Четыреста Двадцать Четыре. Внезапная радиация, в которую попал корабль, вызвала неуправляемую цепную реакцию в ядерных генераторах. Капитан «Вулкана» передал на Землю сведения об этой радиации и — от имени экипажа — прощальный привет.
— На звездном корабле «Вулкан» погибли астронавты Кнут Герднер, Сейроку Нома, Анатолий Югов, Ричард Роуз.
— По всей Земле наступает минута молчания.
— И когда это сообщение дойдет до станций на Меркурии, Венере и Марсе, до звездных кораблей, где бы они ни находились, пусть и там наступит минута молчания…
Еще на пяти языках повторил диктор эти слова, а потом ударили куранты. И Ланской увидел, как алый флаг Объединенного Человечества медленно опускается вниз. Замерли обращенные к небу антенны. Приспущенный флаг казался большим и тяжелым.
Наступила минута молчания.
Бывают в жизни человека минуты, когда он принимает клятву перед самим собой. И хотя никто не слышит таких клятв — они самые нерушимые. Именно в эту минуту молчания, под приспущенным флагом Земли, Ланской взял из рук старика, своего учителя и друга, ящик с инструментами. Он не произнес ни слова, он думал о погибших астронавтах, но когда кончилась минута молчания и из динамика полились звуки моцартовского «Реквиема», он вдруг понял — что это такое: инструменты, переданные стариком.
В эту минуту он поклялся, что отныне все его помыслы и силы будут отданы тому, для чего он прислан сюда стариком.
Он не произнес ни одного слова. Но он чувствовал, знал, верил — так будет.
В лифте Ланской посмотрел на часы и подумал, что сообщение уже приняли на «Океане». Сейчас и там наступила минута молчания.
В полдень Тессем и Ланской сидели в телевизионном зале. Полыхнул холодным пламенем серебристый экран, и они вновь увидели радиорубку «Океана». Шевцов поздоровался с Ланским, сказал обычное:
«Здравствуйте, Тессем!»
У Шевцова было плохое настроение. Он рассказывал вяло, нехотя, сбивчиво. Минута молчания прошла, однако он не мог не думать о «Вулкане».
— Не помню, — начал Шевцов — говорил ли я вам, что в системе Сириуса оказались еще две планеты. Они имели большую массу, атмосфера их состояла из аммиака и метана. Словом, они походили на наш Юпитер. Астрограф поймал их позже первой планеты только потому, что они прятались в лучах Сириуса. Нет, я не с того начал. Так вам многое будет непонятно. Я объясню иначе. Черная пыль была побеждена, но я чувствовал, что с каждым днем мне становится хуже. Да, я был болен. Сказались одиночество и постоянное нервное напряжение. Меня мучила бессонница, изводили частые приступы головной боли…
Однажды — впервые за все время полета — я включил автоматический диагнограф. Он долго выслушивал и просвечивал меня, а потом передал собранные сведения на электронную машину, и машина проскрипела своим противным голосом: «Нервное истощение. Необходим длительный отдых. Перемена обстановки». Она издевалась надо мной, проклятая машина: «Перемена обстановки…»
Полет продолжался. «Поиск» шел сквозь черную пыль. Локаторы расчищали путь кораблю. Непрерывно работала автоматическая аппаратура, исследуя состав и плотность пыли. Я предполагал, что скоро начну торможение. Надо было постепенно остановить «Поиск», развернуться и, набирая скорость, идти к Земле.
Но получилось иначе.
Однажды зазвонила рация. Я поднялся в рубку, включил звукозаписывающий аппарат и услышал сигналы бедствия. Три точки, три тире, три точки. Потом координаты корабля. И цифру, условно обозначавшую, что на корабле произошел взрыв ионного ускорителя.
Неизвестный корабль шел со стороны Сириуса. Это было почти невероятно. Черная пыль преграждала путь кораблям, летевшим с Земли к Сириусу. «Поиск» первым прорвался сквозь черный заслон. Не существовало, не могло существовать корабля, который побывал бы в этом районе Вселенной раньше «Поиска».
Я ожидал, что рация поймает какие-то другие сигналы. Хотя бы название корабля. Это сразу бы все объяснило. Но звукозаписывающий аппарат рации упорно повторял сигналы бедствия. Так прошло несколько часов. Я перебрал десятки версий — ни одна из них не давала удовлетворительного ответа.
В конце концов, уже отчаявшись что-либо понять, я нашел разгадку. Она появилась, когда я просматривал списки старых кораблей.
Среди кораблей, вылетевших когда-то с Земли, был один — он назывался «Аргонавт», — пропавший без вести. «Аргонавт» покинул Землю шестьдесят четыре года назад. Через несколько лет произошла катастрофа; как полагали, взрыв ускорителя. За шестьдесят лет корабль (или то, что уцелело от него при взрыве), описав громадную дугу, мог обойти стороной черную пыль, выйти к Сириусу и сейчас — продолжая циркуляцию — лететь по направлению к Земле.
Да, очевидно, навстречу «Поиску» летел погибший корабль, и только аварийный автомат посылал в Космос сигналы бедствия. Эти автоматы могут работать и сто лет. К тому же, они сами определяют координаты…
Вы, наверное, скажете, что надо было использовать локаторы, радиосвязь. Не так ли? Мне где-то приходилось читать о встрече двух кораблей, которые переговариваются с помощью локаторов. Чепуха! «Поиск» летел на субсветовой скорости, а это значит, что он почти не отставал от посланных лучей рации. И поймав ответ — если бы мне ответили, — я просто не успел бы затормозить. Тут действует простая, но убийственная арифметика. Скорость «Поиска» приближалась к световой; ну, для простоты примем ее равной тремстам тысячам километров в секунду. На аварийном режиме — при десятикратной перегрузке — я мог каждую секунду уменьшать эту скорость на сто метров. Значит, чтобы остановиться, «Поиску» нужно было три миллиона секунд. Это около тридцати пяти суток.
Вы скажете — тридцать пять суток не так уж много. Прежде всего, не тридцать пять. Надо затормозить, потом развернуть корабль в противоположную сторону и нагнать «Аргонавт». Кроме того, десятикратную перегрузку можно перенести, лишь применяя аппараты электросна и искусственного дыхания. Случись в это время даже пустяковая авария, последствия могли бы быть самыми катастрофическими.
И все это, чтобы увидеть старый, искалеченный взрывом корабль. Мертвый корабль. Мертвый, хотя его чудом уцелевший автомат продолжал посылать сигналы бедствия.
Нет, у меня даже мысли не было уйти. Я знал; надо тормозить. Сигнал бедствия — обстоятельство, которое выше логики. Бесполезно, трижды бесполезно, абсолютно бесполезно — но астронавт всегда пойдет на сигнал бедствия.
Два часа я провел в моторном отсеке. Потом поднялся наверх и, знаете, странная вещь: мне все примелькалось, все осточертело на корабле, я тысячи, миллионы раз видел одно и то же, одно и то же — и вот сейчас мне было жаль с этим расставаться… Работа, книги, музыка, размышления — все это перечеркивалось растянутым на многие недели сном.
Я долго ходил по кают-компании. Смотрел на портрет. Я думал: «Поиск» вернется на Землю через семнадцать «земных» лет. Когда же и как мы сломаем эту раздвоенность времени? Есть только один путь — скорость. Пока «Поиск» летел к Сириусу, на Земле прошло свыше восьми лет. А на корабле — два года. Время сжалось в четыре раза. А если бы «Поиск» долетел до Сириуса за час, за десять минут, за секунду? Пусть тогда время на корабле сжимается не в четыре раза, а в миллионы, в миллиарды раз. Все равно
