Люди полной луны

ухаживаний под лозунгом «Дай пощупать». Стоило девочке слегка отвлечься, как ее сразу же прощупывали шаловливые руки созревающих подростков. Как-то само собой Ольга сделалась рассеянной и непроизвольно податливой. Целомудренные руки подростков щупали груди юных одноклассниц из озорства и любопытства. Именно щупали. Секунда, и рук на встрепенувшейся груди уже нет, они исчезали вместе с их обладателем, который, обалдев от своей смелости, лихо прятался за угол школы. И так всегда, и так во веки веков мужчина не в состоянии понять женщину. Ольга испытывала досаду, но пока не понимала этого.

— Роберт, падла носатая… — стал официальным Савоев. — Я тебя на срок пущу за совращение малолетней и за эксплуатацию детского труда.

— Я тебе говорю! — защищался Роберт. — Я ее к дисциплине смолоду приучал, чтобы она стихийной шалашовкой не стала.

…И вот они, пятнадцать неподсудных лет. Когда Роберт оторвал Ольгу от просмотра мужских, достаточно уродливых тел через окно бани, она уже была в том состоянии, после которого начинается сумасшествие. В исторической медицине (психиатрия) это называется «ред бад блю». Как это переводится, не знают даже психиатры, но в просторечии это звучит «и хочется, и колется, и мама не велит». Супруги Останские воспитывали дочь в строгости и с чувством меры, то есть консервативно. Они не могли знать, хотя и смутно догадывались, что Ольга уже в будущем, уже свободна. Ольга Останская, вглядываясь в свой внутренний мир, совсем не обращала внимания на мир внешний, но когда перед ней явился Роберт, то он был вылитый, именно так он ей виделся, идеал ее внутреннего мира.

— …Смотри у меня, — пригрозил Савоев.

— Обижаешь, начальник, — успокоил его Роберт.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда принимаешь душ, попеременно меняя горячую воду на холодную, то через некоторое время чувствуешь себя тем, кто ты есть на самом деле. Если говорить обо мне, то это очень опасно. Я телохранитель класса «солнечный убийца», хотя мой отец называет меня частным сыщиком государственного уровня. Его заблуждение основано на незнании, поэтому он прав. Он прав и потому, что он мой отец. Я натягиваю поверх мокрого тела халат и направляюсь в кухню. Открываю холодильник и восторженно вздрагиваю от предвкушения завтрака. В холодильнике, как всегда, пусто, и предвкушение продлевается до обеда. Это же надо, мир переполнен продуктами, а в моем холодильнике пусто. Я подхожу к окну и разглядываю город с высоты первого этажа. Пустота в холодильнике и в моем желудке не может испортить радостного настроения. Несмотря ни на что, мир достаточно прекрасен. Неожиданно звонит телефон, и я беру трубку. «Алло? Да, конечно, Алексей Васильевич, уже вы_ хожу». Я же говорим, что я — убийца, сыщик-палач по особо важным поручениям. Обыкновенный столичный суперментяра с гипертрофированной тягой к справедливости. Я убиваю по приказу в одном случае и по вдохновению в другом. У меня есть четко обозначенные пристрастия, по которым я определяю возможность вдохновенной казни. По приказу убиваю неохотно, но обязательно. Мне претит в приказах несоответствие с моими симпатиями, а также излишняя щепетильность к интеллектуалам. Но ничего не поделаешь — служба: убивать, как и жить, необходимо. Этого оспорить нельзя. В дверь позвонили. Открываю и вижу расширенные от негодующего восторга глаза соседки по площадке, профессорши из раскинувшегося неподалеку университета. Она отпрыгнула от двери и молча (зачем приходила?) стала отступать к своей квартире, сменяя негодующий восторг в глазах на возмущенное восхищение. Черт, опять распахнулся халат. Где мои плавки? В форме зада соседки есть нечто, что отличает образованную женщину от асфальтоукладчицы. Соседка читает лекции по древнеиндийской физиологической пластике. Такое ощущение, что она мне будет звонить в двери каждое утро, такова сила восторга, который преобразовался в ее глазах в восхищение. По-моему, она сумасшедшая. Впрочем, это не имеет никакого значения, я сегодня улетаю в Сочи…

— И все-таки Каин убил Авеля, Иуда предал Христа. Так было всегда. Иуда свят, как и все остальные апостолы. Без него не осуществилось бы христианство. Авель знал о том, что Каин совершил предательство, и только поэтому погрузился в ложь и низость. Авель был упреком беспощадной нравственности, и Каин убил его. У него, как в дальнейшем у Иуды, не было выбора. Все предопределено, мир погрузился в ложь лишь благодаря воинственной нравственности. Любое действие подпитывается противодействием. Если нравственность непримирима, то она не нравственность, а разновидность безнравственности, фашизм тому пример. — Так говорил заместитель Аскольда Борисовича Иванова Байбаков Сергей Иванович по прозвищу Карандусик. Выпив рюмку водки, он виновато посмотрел на сидящих за столом.

— О да, конечно! — поддержал Карандусика Аскольд Иванов и ласково, с легким хлопком, положил руку на колено сидящей рядом с ним Ирочки Васиной.

Красота не в состоянии спасти мир, а мир не имеет возможности для спасения красоты, и поэтому, со свойственной для мира бесшабашностью, он ее выдумал, придал этой выдуманной красоте свои, развращенные, критерии. Ирочка Васина совсем недавно, пять дней назад, завоевала титул «Мисс курорта Сочи», а полчаса назад вылезла из постели, где ее со вчерашней ночи пытался сделать женщиной Аскольд Иванов, председатель Азово-Черноморского банка из города Таганрога, но с постоянным местом проживания в Москве. Ирочка в свои восемнадцать лет оказалась нетронутой, и это настолько удивило Аскольда Иванова — а он уже давно ничему не удивлялся, — что у него на почве потрясенного удивления снизилась потенция. Аскольд Иванов не расстроился — днем раньше, днем позже, но Ирочка Васина, к своей досаде, оставалась девственной. Она была вне себя. Ее девственное тело вступило в прямой конфликт с ее внутренним миром, который во весь голос требовал наслаждений с хорошо обеспеченными партнерами.

Аскольд Иванов был не первым, кто пытался сорвать печать ангела со входа во внутренний мир Ирочки Васиной. Претенденты осаждали ее с шестнадцати лет, но все их приступы оканчивались провалом и позором, а также тихим отчаянием обладательницы этого двусмысленного входа. Впрочем, после того как Ирочка стала Мисс курорта Сочи, она считала такое положение со своей затянувшейся девственностью неким особым знаком. И верила, что придет настоящий мужчина, весь осиянный роскошью стати, власти и свободно конвертируемой валюты, и сделает все, что обычно делают с девственницами люди, желающие взять их в жены. Ирочкина наивность имела под собой основание и поэтому не являлась наивностью; она училась в ЛГУ, знала, и неплохо, три европейских языка, разбиралась в музыке и литературе, увлекалась горными лыжами плюс к этому несла в себе великолепные гены России и Греции, которые соединились в ней благодаря отцу курского рода и матери-гречанки из русского города Анапы. То есть Ирочка вполне могла рассчитывать на то, чтобы всю жизнь прожить в безмятежности, любви и роскоши. Ей было ровно столько лет, когда не думают об ироничной даме с насмешливым именем Судьба, и поэтому Ирочка восторженно примеряла у зеркала пляжный костюм фирмы Валентина Юдашкина, который подарил ей Аскольд Иванов. После этого, с таким же удовольствием и восторгом, сидела в дорогом ресторане и благосклонно принимала грубоватые ласки подвыпившего банкира. Она примирилась и с ним, и с оставшейся с нею девственностью.

До конца идут лишь поэты и влюбленные женщины. У них нет выбора.

Это произошло с банальной неожиданностью, которую можно принять за предопределенность. Он был маленького роста, сутулый, одетый в дорогой, но какой-то опереточно белый костюм, его лицо неординарное, все в каких-то ускользающих, бликующих выражениях, нос слегка кривоват и, по странной ассоциации, насмешлив, но не это, совсем не это поразило Ирочку Васину. Ее поразил взгляд, глубинный, смотрящий сквозь нее, и смесь безумия и высшей мудрости. Если бы Ирочка верила в существование