— На планетах с большой силой тяжести развитие позвоночных может пойти по такому пути. Но, кроме силы тяжести, существуют и другие факторы. Огромное значение имеет, например, состояние поверхности планеты. Если бы Земля постоянно была покрыта океаном, эволюция животного мира шла бы совсем в другом направлении.
— Русалки? — съехидничал я.
— Возможно, — невозмутимо ответил Никонов. — Вполне возможно, что появились бы и русалки. Жизнь в океане непрерывно развивается, хотя и значительно медленнее, чем на суше. Общим для всех разумных существ, где бы они ни жили, должен быть развитый мозг, сложная нервная система, наличие приспособленных к местным условиям органов труда и передвижения. О внешнем облике только на основе этих соображений судить, как видишь, трудно.
— Но все-таки, — не сдавался я, — не исключено, что на планетах, похожих на Землю, живут и разумные существа, похожие на людей.
— Не исключено, — согласился Никонов. — Но крайне маловероятно. Ты скинул ее счетов еще один важный фактор — время. Облик человека не есть что-то постоянное. Десять миллионов лет назад наши прапредки имели хвост, вытянутую морду и значительно больше походили на кошек, чем на современного человека. А как будет выглядеть человек еще через десять миллионов лет? Смешно предполагать, что облик человека впредь будет оставаться неизменным… Ты говорил о сходных планетах. Безусловно, сходные планеты есть. Но ничтожно мало шансов, что эволюция разумных существ на этих планетах совпадает и во времени. Словом, друг мой, прав был Шекспир, сказавший устами Гамлета: “Гораций, на свете много есть такого, что нашим мудрецам не снилось…”
Мне трудно точно восстановить в памяти этот разговор с Евгением Федоровичем. Нас то и дело прерывали: звонили телефоны, в кабинет приходили сотрудники. Евгений Федорович поминутно смотрел на часы… Но сам разговор представляется мне сейчас весьма знаменательным. Мы были смелы в своих предположениях, но насколько же действительность оказалась смелее!
Сейчас мне все кажется простым. Если корабль прилетел из другой планетной системы, если о*н пересек безбрежный Космос, значит там, на неведомой планете, Знание далеко шагнуло вперед по тому пути, по которому мы, на Земле, пока сделали первые шаги. Уже одно это соображение должно было заставить нас не спешить с выводами…
Разговор был прерван появлением академика Астахова, специалиста по астронавтической медицине. К вящему моему удивлению, едва переступив порог, Астахов спросил:
— Двигатель? Какой у них двигатель?
Он стоял у двери — маленький, сухонький, с рукой, приложенной к уху, в другой руке держал футляр слухового аппарата.
Признаться, я мысленно выругал себя: почему мне не пришло в голову спросить о двигателе? Ведь это сразу пролило бы свет на множество вопросов: каков уровень развития прилетевших существ, как далеко они летели, сколько времени находились в Космосе, какие ускорения переносит их организм…
— Двигателя на корабле нет, — сказал Никонов.
— Что?! — вскричал Астахов и потряс футляром слухового аппарата. — Вы говорите — нет двигателя?
Никонов объяснил: под каменной оболочкой находится совершенно гладкий металлический Цилиндр. Нет ничего похожего на двигатель.
— Нет двигателя? — переспросил Астахов. На минуту он задумался. Лицо его — маленькое, сморщенное лицо умного гнома — выражало крайнее удивление. — Но в таком случае… Это значит, что у них гравитационный двигатель. Они управляют тяготением.
— По-видимому, так, — кивнул Никонов. — Таково и мое мнение.
— Почему? — спросил я. — Разве тяготением можно управлять?
— В принципе, безусловно, можно. — ответил Евгений Федорович. — В природе нет такой силы, которую человек бы не смог, в конце концов, понять и покорить. Это вопрос времени. Пока, нужно признаться, мы чертовски мало знаем о тяготении. Знаем закон Ньютона: любые два тела притягиваются с силой, пропорциональной их массам и обратно пропорциональной квадрату расстояния. Знаем, хотя и теоретически, что тяготение распространяется со скоростью света. Знаем, что поля тяготения не налагаются друг на друга, не складываются и не вычитаются. Ну и, пожалуй, все. А вот в чем причина тяготения, какова его природа, нам неизвестно.
Снова зазвонил телефон. Евгений Федорович поднял трубку, коротко ответил: “Идем”.
— Нас ждут, — сказал он.
Мы вышли в коридор.
— Некоторые физики предполагают, — продолжал Никонов, — что в телах имеются особые частицы тяготения — гравитоны. Я, вообще, не убежден в достоверности этой гипотезы. Но если она верна, тогда размеры гравитонов должны быть в очень много раз меньше размеров атомных ядер. В столь тесных областях энергия сконцентрирована несравненно сильнее, чем в ядре атома…
Крутая винтовая лестница вела вниз, в подвалы института. Мы спустились по лестнице, прошли по узкому коридорчику. У массивной металлической двери нас ожидала группа сотрудников. Кто-то включил пускатель, глухо заурчал мотор, и дверь пошла в сторону…
Так я впервые увидел космической корабль. Он лежал на двух опорах — цилиндр из темного, очень гладкого металла. Каменная оболочка, во многих местах треснувшая при падении, была снята. С одной стороны цилиндра, у самого основания, свисали три тонких провода. Евгений Федорович, ближе всех стоявший к цилиндру, сделал шаг вперед, и мы услышали стук. Внутри цилиндра кто-то застучал. Если говорить точнее — заскребся о стенки. У меня мелькнула мысль, что в корабле не обязательно должны быть высокоразвитые существа: помещали же мы в свои экспериментальные ракеты обезьян, собак, кроликов…
Никонов отошел к двери, и стук прекратился. В наступившей тишине отчетливо слышалось чье-то простуженное дыхание.
Не знаю, как другие, но я не чувствовал величия момента. Обстановка была настолько напряженной и в то же время настолько деловой, что в голову даже не приходили мысли о новой эпохе, в которую вступает наука. Только впоследствии я вспомнил эту картину. Невысокое помещение, залитое ярким электрическим светом. В центре — темный, до блеска отполированный цилиндр. Столпившиеся у двери люди, очень взволнованные, с застывшими от напряжения лицами…
Впрочем, эта немая сцена длилась недолго. Мы приступили к работе. Инженерам предстояло определить, что находится внутри цилиндра. Астахову и мне — обеспечить двойную биологическую защиту: живые существа, находящиеся в цилиндре, защитить от земных бактерий, а людей — от бактерий, могущих быть внутри космического корабля.
Я затрудняюсь сказать, как именно решали свою задачу инженеры. У меня не было времени следить за их работой. Помню только, что цилиндр исследовали ультразвуком и просвечивали гамма-лучами. Мы с Астаховым занялись биологической защитой. После долгих споров (с глуховатым Астаховым нелегко было договориться) решили все работы по вскрытию цилиндра вести с помощью “механических рук” — рычажного устройства, управляемого на расстоянии. Герметически закрытую камеру, в которой находился корабль, предполагалось обработать сильными ультрафиолетовыми лучами.
Как сейчас помню: стоя у двери, мы спорили о дозе облучения. Астахов волновался, размахивал коробкой слухового аппарата. И вдруг сзади, оттуда, где находился цилиндр, раздалось громкое “ой!”.
Я тотчас обернулся. Молодая сотрудница, стоявшая у цилиндра, застыла с поднятыми руками. В первый момент я не понял, что именно ее поразило. Но Астахов закричал: “Цилиндр!”
Цилиндр, еще минуту назад совершенно черный, словно начищенный ваксой, теперь был прозрачным.
Сквозь оболочку я увидел то, что было внутри корабля.
Живых существ в космическом корабле не оказалось. Но живая материя была. В центре цилиндра находился гигантский пульсирующий мозг.
Я говорю “мозг” весьма и весьма условно. Лишь в первое мгновение то, что я увидел, показалось мне точной копией, правда сильно увеличенной, человеческого мозга. Приглядевшись же, я понял, что ошибся. Это была только часть мозга. В ней отсутствовали все те центры, которые ведают чувствами, инстинктами.
