иллюзий. Въедается, но не создает. Эти колонны только сильней распирает от грязи.
Юрий с удовольствием обогнул театр сбоку, к служебному входу. Приказ все висел. Ладно, мимо приказа.
В малой репетиционной кого-то еще выслушивали. Опоздал, да не совсем. «Вороне где-то бог…» – ужасно они почему-то любят про ворону; каркать, видимо, нравится, выдающаяся характерность. У Юрия зубы ломит от этой вороны.
У окна стояли заслуженный артист Витимский, клешней приглаживающий шевелюру, и взъерошенный дядя Миша. Дядя Миша говорил с увлечением, ему доставляло видимое удовольствие говорить о чужом успехе, это у дяди Миши есть.
– До чего талантливые парни встречаются, позавидуешь, ей-богу, – говорил дядя Миша. – Он даже не знает, что нужно чего-то там играть. Ему просто говорят: поздоровайся! Он и говорит «здравствуй!». Но как! Я прямо обалдел, честное слово.
Лицо заслуженного артиста Витимского меж тем сводило эссенцией. Он вклинился в паузу и сказал:
– Это еще ничего не значит для профессионального театра. Вы же знаете, Михал Егорыч, что дичок в профессиональном театре приживается редко…
– Не спорю. Актером он, может быть, и не станет. Наверное даже – нет. Но ведь ярко талантлив. Ярко!
Под пристальным рачьим взором Витимского Юрий подошел ближе.
– Где яркий талант? Покажите в щелку!
– Далеко, – засмеялся дядя Миша. – Это я недавно «Любовь Яровую» смотрел у железнодорожников, в народном театре. Поразительный у них парень есть. Надо Хуттеру показать.
– «Любовь Яровую» сейчас бы можно, пожалуй, интересно поставить, – сказал Юрий, просто подумал вслух.
– Уже режиссируете? – пытливо усмехнулся Витимский. – Сейчас молодежь любит замахиваться на режиссуру.
– Просто подумал. Разве нельзя?
– Кого? Тренева? Почему Тренева? – вклинился Петя Бризак, неизвестно откуда взявшийся. Только что его не было, ничего себе – выходной, все тут толкутся. – Я бы Тренева, озолоти, не взял!
– Ой, Петя, озолочу! – хохотнул дядя Миша.
– Как его сейчас можно брать? У него же все на ходулях!
– Если все на одинаковых ходулях, ходули практически уничтожаются. Остается одно общее измерение. Вам это не приходило в голову, молодой человек?
Подоспела неожиданная поддержка, вдруг – от Витимского. Но поддержка неприятного человека все- таки неприятна, субъективность наша. Хотя, пожалуй, он точно выразил, Юрий только еще слова подбирал, слова разъезжались, как ноги. Чтобы не согласиться с Витимским, пришлось теперь сказать, противореча себе:
– Я актер, мое дело сыграть. А это пусть Хуттер копается.
– Приходило, – живо откликнулся Петя. – Остается только не измерение, а одно общее место. В свое время это как раз чуть не погубило театр.
– Приятно послушать очевидца, – улыбнулся Витимский.
– Это мы в тридцатые годы подзалетели с театром, – сказал дядя Миша, будто случайно подумал вслух. – Когда был выкинут лозунг: «Среднего актера – массовому зрителю…»
– Правда, был?
– Надо историю знать. Еще не то было.
Дядя Миша сдавленно хмыкнул и быстро свернул дискуссию, как неизменный председатель месткома он это дело умел. Интересно бы с ним вечерок посидеть.
– Юрий Павлыч, на минутку…
Юрий охотно последовал.
Дядя Миша, невнимательно что-то рассказывая, отвел его в дальний конец коридора, оборвал себя, замолчал. Когда Юрий уже хотел спросить, что случилось, вдруг сказал:
– Я, возможно, тоже бы так поступил в Сямозере…
Фу, надоело! Опять. Сколько можно?
– Хватит, дядя Миша. Приказ уже вывесили.
– Я не к тому, – сказал дядя Миша. – Я как раз теперь о приказе, раз так решили. Я вот что хочу сказать, Юрий Павлыч, ты пойми правильно…
Волнуется. Вот чудак!
– Приказ как приказ. Все правильно. Зритель в конце концов правда не виноват. А без спектакля я их оставил.
– Я прошусь в долю, – сказал дядя Миша.
– Как? – Юрий даже не понял.
– Вместе будем платить, – успокоился дядя Миша, сказав главное. – На пару. Я так считаю, правильно будет. Ты не из бзика сорвал, а местком безголосый, выходит. Дерьмовый я председатель.
