Четыре года шло это сообщение с Искры. Других сообщений пока не поступало. Я не знаю, чем кончился разговор Хаютина с Шайном. Иногда мне кажется, что Хаютин отменил экспедицию на Танифу. Но могло быть и иначе. Если люди на Искре что-то решили, Хаютин не пойдет против всех. А они, судя по всему, решили твердо. Быть может, Хаютин сам принял участие в экспедиции на Танифу? Будь у Хаютина другой двойник, он, возможно, ответил бы на эти вопросы…
ЛЕТЯЩИЕ ПО ВСЕЛЕННОЙ
Это драма, драма идей.
Возле стола, за которым я сидела в первом классе, было окно. Так близко, что я могла дотянуться рукой до прогретого солнцем шершавого подоконника. Шли годы, менялись комнаты, но я всегда выбирала место поближе к окну. Наша школа стояла на окраине города, на высоком холме. Из окна было видно множество интересных вещей. Но чаще всего я смотрела на антенну радиотелескопа. Антенна казалась маленькой, хотя я знала, что она огромна — обращенная к небу трехсотметровая чаша.
Мне нравилось следить за ее загадочным движением. Может быть, поэтому все, что я узнавала в школе, как-то само собой связывалось с антенной.
Это была антенна радиотелескопа, ловившего сигналы разумных существ с чужих планет. Мы дружили с антенной. Когда я не могла решить трудную задачу, антенна подбадривала меня: “Ничего, ты обязательно справишься! Ведь и мне нелегко. Надо искать, искать, искать…” Весной солнечные лучи отражались от внешней поверхности рефлектора и белый зайчик бродил по классному потолку. Днем и ночью, в жару и холод, в будни и праздники она работала, антенна моего радиотелескопа.
Но однажды она остановилась. Я посмотрела в окно и увидела неподвижную, склонившуюся вниз чашу. Тогда я побежала к ней. Я бежала так быстро, как только могла: школьный двор, улицы, шоссе… Под антенной спокойно ходили люди; никто не обращал на меня внимания.
Я долго не возвращалась в интернат. Я знала: меня будут спрашивать, почему я плачу. Как это объяснить?..
С тех пор антенна телескопа оставалась неподвижной. Я прочитала в газете, что продолжавшиеся более сорока лет попытки поймать сигналы инозвездных цивилизаций оказались безуспешными. По- прежнему в мое окно была видна решетчатая чаша антенны. Но солнечный зайчик уже не бегал по потолку. Иногда у меня мелькала наивная и дерзкая мысль: я что-то исправлю, придумаю и снова телескоп будет шарить по небу…
Я стала астрономом, а в астрономии выбрала проблему связи с инозвездными цивилизациями. Нас полушутя называли поисковедами. Я стала поисковедом в трудное время. Последняя, очень серьезная и оставшаяся безрезультатной попытка вызвала разочарование. Многие поисковеды занялись другими проблемами. У нас не было ни одной станции, работавшей на поиск. Нам не отказывали — мы не просили сами. Мы видели, что старые пути непригодны, а новых не знали.
В нашем институте осталось тридцать человек, едва ли не половина всех поисковедов на Земле. Считалось, что мы ведем свободный поиск. Правильнее было бы сказать — слепой. Мы искали наугад. Не было таких гипотез, которые мы бы отказывались проверить. Мы заново обрабатывали записи, полученные, когда шла вахта прослушивания. Наши инженеры изобретали тончайшие радиофильтры и конструировали сверхчувствительные системы молекулярных усилителей. Мы готовились к новым поискам.
И вот в течение двух дней все изменилось.
Вечером первого дня я встретилась с человеком, которого знала очень давно. Мы долго ходили по городскому саду, потом спустились к набережной. Шел мелкий дождь. Мы сидели у самой воды и говорили. Это был тягостный разговор. Временами я слышала наши голоса как бы со стороны и думала: “Почему мы не можем понять друг друга?” Слова были подобны холодным каплям дождя на плаще. Все, что мы сказали в этот вечер, делало невозможным самое простое: произнести несколько хороших слов. Простые и обычные слова показались бы сейчас ненужными, фальшивыми.
Я возвращалась домой пешком, вдоль реки. Я шла и старательно доказывала себе, что этот человек мне безразличен. Доказательство получалось логичное и точное — как геометрическая теорема.
Потом я стояла на мосту и думала, почему все так сложилось. Как легко доказать теорему и как трудно доказать любовь! Сквозь серую дымку дождя я смотрела на огни города и думала: “Они горят, и я их вижу; если они погаснут, я увижу, что их нет. Все просто. А как увидеть любовь?”
Мне очень трудно объяснить, что я тогда чувствовала. Я пытаюсь это сделать только для того, чтобы стало понятно дальнейшее.
Над рекой дул сильный ветер, я промерзла и побежала домой. Я долго ходила по комнате и, когда это стало невыносимым, начала разбирать свои книги.
Есть минуты, когда даже добрые люди становятся безжалостными. С холодной злостью смотрела я на знакомые с детства страницы. Так вам и надо, думала я. И вам, и вам, и всем! Меня смешило, что в каждую эпоху люди обязательно представляли себе внеземные сигналы такими, какие были в то время на Земле. Изобрели радио — и думали, что поймают радиосигналы. Взлетели первые ракеты — начали говорить о прилетах чужих кораблей. Возникла квантовая оптика — стали ловить световые пучки… Все не так! Все неверно! Сигналы, если они есть, посланы цивилизацией, которая старше нас на миллиарды лет. Сигнальные цивилизации (это наш профессиональный термин) должны быть не просто более развитыми. Они всемогущи, они умеют делать все, что только не нарушает законов природы. Они пошлют не те едва слышимые сигналы, которые мы ловим на пороге чувствительности приборов, а сигналы колоссальной мощности. Сигналы, столь же яркие, как городские огни, на которые я смотрела с моста. Не увидит их только слепой! Но таких сигналов мы не знаем. Либо их нет вообще, либо…
Тут я мгновенно забыла свою нелепую обиду на человечество. Вывод был ошеломляющий: сигналы перед нашими глазами, они примелькались, и мы их просто не замечаем!
…Это была сумасшедшая ночь. Я не спала ни минуты. Меня лихорадило от сознания, что открытие где-то рядом.
— Они горят, — повторяла я, — они видны всем. Если они погаснут, мы увидим, что их нет…
Под утро я устала и уже без всякого волнения смогла заново проследить весь ход мыслей. Сигнальные цивилизации далеко обогнали нас в развитии, но и для них недоступны сверхсветовые скорости. Они не будут летать в поисках разума. Они пошлют сигналы. И это будут не направленные сигналы, ибо неизвестно, куда их направлять, а что-то вроде призыва: “Слушайте все!” Такой сигнал должен автоматически “сработать” везде, где возможна высокоорганизованная жизнь. Скажем, на планетах, имеющих атмосферу. Значит, сигналы должны быть однотипными для Земли, Марса, Венеры. А главное — они будут длительными, эти сигналы. Они должны работать миллионы, даже десятки, сотни миллионов лет. Но что выстоит миллион лет?! За такой срок разрушатся и высочайшие горы…
В девять утра я начала эксперимент. Идея его была проста. Я нашла новый путь, а пройти по этому пути предстояло машине, серийной логической машине Р-10. Я запрограммировала задание, смысл которого был приблизительно таков.
Допустим, мы стали всемогущими. Решено послать сигналы на все планеты, где в принципе могут быть высшие формы жизни. В том числе — и на неведомые нам планеты. Сигналы должны длиться тысячи, миллионы лет. Они должны быть видимы всем хоть сколько-нибудь разумным существам.
Что это за сигналы?
Я пустила машину, а потом отнесла копию программы своим товарищам. У нас принято подвергать новые гипотезы самой разносной критике. Мы испытываем новые идеи, как металл, который пойдет на
