небольшим островом, близким к берегам Греции и Египта. Быть может, современный Крит — часть затонувшей когда-то Атлантиды.
На этом предположении и основывался роман. Писалось легко, и я давно бы закончила книгу, если бы не встреча с Завитаевым. Я пришла проконсультировать у него один чисто технический вопрос. А уходила с ясным сознанием, что книга не нужна.
Завитаев не верил в Атлантиду, и я ничего не могла ему доказать. Завитаев спорил с необыкновенным мастерством. Он столкнул обе гипотезы и уничтожил их взаимными доводами. Каскад парадоксальных рассуждений, целая россыпь внешне очень убедительных доводов — и от моих представлений почти ничего не осталось. “Подумайте, — говорил Завитаев, — сторонники атлантической гипотезы ссылаются на то, что описанная Платоном столица Атлантиды похожа на существовавший у ацтеков город Тенохтитлан. Отсюда делают вывод, что ацтеки копировали атлантов. А вы ссылаетесь на то, что Атлантида как две капли воды похожа на Кноссу, раскопанную археологами столицу критского царя Миноса. Кто же прав? И вы и ваши противники. В этом вся суть. Описанная Платоном Атлантида похожа на любой город той эпохи. Это ярче всего свидетельствует о том, что Атлантида имеет мифический характер. Ведь у каждого реального города есть свои неповторимые черты. А у Атлантиды их нет… Искать этот мифический город бесполезно. Но его можно создать”.
Помню, в первый момент меня очень удивило слово “создать”. Мне даже показалось, что Завитаев оговорился. Однако он действительно имел в виду создание Атлантиды!
Сейчас идея Завитаева представляется мне вполне закономерной. Но тогда я была ошеломлена. Я даже пыталась возражать. А Завитаев улыбался. Я не знала, что его проект уже принят…
У Завитаева молодое лицо и старый лоб. Контраст удивительный. Лоб прорезан глубокими горизонтальными морщинами — верный признак, что человек живет напряженной умственной жизнью. Позже Завитаев признался мне: “Я отвык так просто отдыхать. Не могу отвлечься от мыслей. Единственное, что я научился, — переключать мысли. Думаешь об одном, затем — раз! — словно рычаг передвинулся… Скрежет, скрип — и мысли потекли по другому руслу”. Я переспросила: “Скрежет и скрип?” Завитаев кивнул: “Еще как! Мысль, если она чего-нибудь стоит, не любит, чтобы ее отключали. Она любит, чтобы ее думали. Но переключаться приходится. Это заменяет отдых”. На мой взгляд — плохо заменяет. Именно поэтому у Завитаева молодое лицо, но старый лоб. И морщины становятся глубже, когда Завитаев улыбается.
“Не ожидал, что фантаст может быть таким скептиком, — посмеивался Завитаев. — Знаете, это потому, что вы женщина. В глубине души женщины консервативны. Даже когда они фантазируют… Нет, серьезно, почему вы не верите?”
Почему я не верила? Трудно сказать. Даже в наш необыкновенный век идея Завитаева была слишком необычна и слишком дерзка. Завитаев предлагал создавать искусственные острова путем управляемого извержения вулканов.
При естественных извержениях подводных вулканов иногда действительно образуются небольшие островки. Это я знала. Но Завитаев шел значительно дальше. Он говорил о принципиальной возможности вызвать истечение магмы в любой точке океана. Он выдвигал метод расчета, который, по его мнению, давал возможность заранее предвидеть масштабы и результаты извержения. Завитаев говорил о новых портах в океане, о создании искусственных перешейков (например, в Беринговом проливе, между Азией и Америкой). Больше того: он планировал изменение климата путем образования защитных барьеров, отбрасывающих холодные течения. Наконец, он предвидел в будущем создание новых территорий в заранее выбранных благоприятных климатических условиях. “Вы же привыкли к искусственным морям и озерам, — говорил он мне в тот вечер. — Какой фантастикой казался когда-то проект поворота сибирских рек и создания моря в Сибири! Сейчас это уже реальность… Следующий этап — создание искусственных островов. Человек перекроит океан, как перекроил материки…”
“Помните, как Брюсов описывает гибель Атлантиды? — спросил в тот вечер Завитаев. — Есть у него стихи… кончаются они так:
Дерзко умы молодые
Дальше, вперед посягнули,
К целям запретным стремясь…
Грозно восстали стихии,
В буре, и в громе, и в гуле
Мира нарушили связь.
Пламя, и дымы, и пены
Встали, как вихрь урагана;
Рухнули тверди высот,
Рухнули башни и стены
Все — и простор Океана
Хлынул над Городом Вод!
Я помнила эти стихи. Атланты “все, что возможно, постигли”, и разразилась катастрофа.
“Вот-вот, — подхватил Завитаев. — Слишком много знали — и потому погибли. Это повторил и Алексей Толстой в “Аэлите”. В этом, если хотите, вся философская подоплека мифа об Атлантиде. А меня такая философия не устраивает. Я за другой принцип: много знали — и потому создали новый материк, создали Атлантиду”.
Мы расстались в тот вечер, ни о чем не договорившись. Но вернуться к роману я уже не могла. Проблема поисков мифической Атлантиды потускнела перед дерзостью идей Завитаева. Кстати, Завитаев еще тогда сказал мне, что первый же искусственный остров назовет Атлантидой…
Отказаться от почти написанного романа было нелегко. Я попробовала повернуть сюжет — ничего не получилось. Попробовала ввести новых героев, прежде всего самого Завитаева, и опять ничего не получилось. Тогда я отложила эту рукопись почти на два года. Потом меня разыскал Завитаев. На этот раз мы говорили очень мало. Завитаеву не пришлось меня убеждать. В тот же день мы вылетели во Владивосток. А еще через сутки были на борту “Динго”. Рукопись я все-таки взяла с собой…
— Та-ак, — сказал Ревзин, дослушав главу. — Так.
Он аккуратно собрал в портсигар нарезанный табак.
— Как это у вас там о Завитаеве говорится?.. Прочтите, пожалуйста, еще раз.
Я прочла:
— “Представьте себе д’Артаньяна, но не молодого, из “Трех мушкетеров”, а сорокалетнего, из “Двадцати лет спустя”, по-прежнему честолюбивого, но уже научившегося соизмерять желаемое с достижимым. Уберите бородку, но оставьте проницательный взгляд острых глаз, оставьте худощавое, энергичное, резко очерченное лицо и хищный крючковатый нос. Замените мушкетерский камзол на кожаную куртку, а шпагу — на логарифмическую линейку…”
Ревзин рассмеялся.
— Знаете, линейка — это совсем неудачно. Впрочем, не в этом дело. Тут всё — чисто внешне.
Я попыталась возражать.
Ревзин вежливо улыбался, покашливал, качал головой. Потом сказал:
— Завитаев действительно не терпит преград. В духе д’Артаньяна. Но за вашим Завитаевым стоит не рота мушкетеров, а наука и техника двадцатого столетия. Представляете силищу? Д’Артаньян хотел власти, славы, богатства. А чего хочет Завитаев? Выполнить план экспедиции? Мало! Обеспечить счастье грядущих поколений? Пожалуй, много! Истинный Завитаев где-то посредине. Тут сложный сплав из многих, даже противоречивых, составляющих. И главное- уверенность, чертовская уверенность! Вы обратили внимание — Завитаев никогда не сомневается. Тут есть над чем подумать… Кстати, в каких это скафандрах ваши герои ищут Атлантиду?
— В сверхпрочных.
— В сверх… каких?
— В сверхпрочных скафандрах, — повторила я.
Ревзин усмехнулся:
— Вот в этом вся штука! Вам кажется, что достаточно добавить слово “сверх” — и все объяснено… Сколько этих “сверх” в современной фантастике! Сверхскоростные, сверхмощные, сверхпрочные…
