Есаул из будущего. Казачий Потоп

Аркадий с удовольствием рассказал о шестовых минах. Некоторое их количество можно было наделать и при помощи капсюлей, извлеченных из оставшихся у него патронов. Но удачное продвижение к получению гремучих серебра и ртути делало разорение патронов ненужным. Да и сооружать мину с одним взрывателем было глупо – вдруг не сработает, лучше подстраховаться. Флоты же у западноевропейских стран большие, кровопускание агрессору необходимо устраивать как можно более капитальное, чтоб больше и мысли не возникало лезть на Вольную Русь.

Чайки и струги для подобных смертоносных атак, желательно ночных, подходили идеально, как и ходившие в них в походы безбашенные храбрецы. Трясило согласился, что поначалу удастся много кораблей потопить, но выразил сомнение, что потом струги будут подпускать вплотную.

– Потом – суп с котом! Нам бы только день простоять, да ночь продержаться. Если все по задуманному пройдет, новое оружие придумаем. Меня вот тревожит, куда потом, когда поляков и турок одолеем, всех наших оторвиголов девать? Они ведь мирно жить сами не будут и другим не дадут!

– Кх-кх… это ты точно подметил. И что, на это у тебя придумка тоже есть?

– Придумка… сильно сказано. Мысль одна пришла, вот послушай…

Просидели вдвоем Аркадий и Тарас до темноты, как раз до ужина. На который и вышли по зову хозяйки. Федорович и здесь проявил галантность, свойственную урожденным шляхтичам. После ужина, выходя на улицу в сопровождении двух дюжих охранников, тащивших подаренное ему кресло, он обратился к женщине:

– Пани Мария, кх-кх… благодарю за прекрасное угощение и удовольствие общения! Вижу, как повезло Аркадию. Но и вы его берегите, муж вам достался очень непростой и очень нужный всему казацкому войску.

Глава 3. Человек предполагает, Бог – располагает

Польша, июнь 1639 года от Р. Х.

Не в силах и дальше глотать проклятую дорожную пыль, Владислав махнул рукой, приглашая личную гусарскую хоругвь последовать за собой, направился к ближайшему пологому холму невдалеке. Огромное, по европейским меркам, войско с сопровождавшим его обозом растянулось… бог его знает, как сильно. Чуть ли не от Варшавы до Люблина, с многочисленными просветами между обозами отдельных частей и магнатов, конечно. Вот обоза такого эти места не знали никогда, это точно. Отказывать себе в привычных удобствах шляхтичи, не говоря уже о магнатах, не собирались.

Владислав, не слезая с седла, поднялся на вершину, с наслаждением продышался и, гордо уперев руку в бок, полюбовался на нескончаемую череду всадников, пехотинцев, но прежде всего телег, возов и карет в разнообразнейших видах упряжи. От заморенной хлопской кобылы до шестерки огромных фламандских жеребцов или здоровенных валашских волов. В такие моменты ему хотелось петь и прыгать, как ребенку. Цель жизни казалась близкой, все возможные препятствия – легко преодолимыми. Мечта прославиться в веках великой победой и получить реальную власть вот-вот могла осуществиться. Был он человеком честолюбивым и неглупым, не без основания считавшим, что мог бы быть хорошим королем. Правда, не хватало ему решительности и настойчивости в достижении своей цели, готовности горы свернуть, но добиться желаемого. Из-за чего все планы и задумки рассыпались на стадии осуществления.

Пожалуй, как никто другой из польских королей, он ощущал собственное бессилие, униженное состояние человека, превозносимого на словах и презираемого на деле. Причем скрывать свое презрение гордые владетели огромных поместий, государств в государстве, и не собирались. Все его попытки собрать большую армию, укрепить государство, прекратить своеволие и анархию в Речи Посполитой не привели ни к чему. Шляхта пристально следила за каждым его шагом, ей реально правящий, а не всего лишь царствующий государь нужен не был. Владислав то и дело получал обидные щелчки. Как от сейма, выражавшего волю всего благородного сословия, так и от отдельных магнатов.

Случившееся в прошлом году он расценил как счастливый шанс для исполнения своих желаний. Страшная беда, накрывшая Польшу, давала парадоксальный шанс для ее спасения. Получить под свое начало большое войско, разбить грозного врага, а там и порядки в государстве можно попробовать поменять…

Войско собралось. Ну… почти собралось. Шляхтичи и целые шляхетские отряды продолжали прибывать, однако ждать прихода всех король не стал, отдал приказ о выдвижении к Люблину.

«Так и до зимы можно в Варшаве просидеть. А как мудро заметил Публий Сир: «Bis dat, qui cito dat[5]». Шляхтичи ведь уже не только прибывают, но и убывают. Кто по болезни, а кто и проев-пропив прихваченные из дому припасы. Да и животами мается все больше людей. Пусть войско и до половины того, о чем зимой мечталось, не дотягивает, ждать больше нельзя. Дева небесная, святая покровительница, вразуми, вдохнови подданных на ратные подвиги, помоги правильно обустроить государство!»

Король невольно глянул вверх, где должны были обитать Господь со свитой. Не ожидая их увидеть, конечно, но в надежде заметить какой-нибудь знак, символ того, что ТАМ не только знают о происходящем, в этом он не сомневался ни секунды, но и готовы способствовать его победе. Одолению темных орд с востока силами европейской, единственно истинной цивилизации и окончательному, бесповоротному утверждению ее ценностей. Сначала на востоке Речи Посполитой, а потом и дальше. Однако небесные силы в дела земные вмешиваться не спешили. Наверху можно было заметить только многочисленных падальщиков, сопровождавших армию. Считать увеличение числа коршунов и воронов знаком небес не приходилось, эти птицы были скорее ближе антагонистам ангелов. После нашествия вражеских орд прошлого года не только в благородном сословии, но и среди простых людей, даже среди хлопов и челядинцев, возникло сильное стремление разбить лютых врагов, уничтожить их, загнать остатки в самые дальние азиатские степи. Поэтому Владислав делал расчет на всеобщее воодушевление и желание встать на защиту Ойчизны.

«В Польше у меня семь с половиной миллионов подданных. Где-то десятая часть – шляхтичи. Пусть половина из них женщины, им не место на поле боя, но, значит, треть от другой половины – мужчины в самом что ни на есть возрасте бойца. На самом деле не треть, скорее половина, но даже треть – более ста тысяч воинов. Ибо, слава Богу, благородные люди все как один умеют сидеть на коне и владеть оружием. Выйди они на врага, конно и оружно, да выведи с собой, как полагается, по несколько вооруженных челядинцев или наемников, получится непобедимая армия, способная легко смести любого врага, на востоке или западе, юге или севере. Все соседи должны были бы сложить оружие и подчиниться польскому королю. Мне. Да вот беда, именно меня эти самые подданные ненавидят и боятся больше самых страшных врагов».

Действительно, дружно поддержав осенью короля в желании собрать большую, как никогда, армию для отпора диким ордам, разорившим чуть ли не полстраны, уже зимой многие начали вслух сомневаться в разумности подобного шага. Будто забыв, что огромные вражеские армии в следующем году опять могут вторгнуться в страну, польские шляхтичи волновались по поводу незыблемости своих привилегий. На очередных сеймиках зимой то там, то тут звучало: «Не позволям!»

Король подозревал, что это происходило не без участия подсылов от взбунтовавшихся казаков, но его выступление на эту тему вызвало просто вал возмущений.

– Панове! Horribile dictu (страшно произнести), но в стремлении круля собрать такую армию невозможно не видеть его желание покончить с нашими вольностями. Не позволям!

– Meo voto (по моему мнению) благородным людям необходимо сплотиться против этой страшной опасности. Не позволям покушаться на наши златые вольности!

– Lapsus (ошибку) мы свершили, согласившись на чрезвычайном сейме на выделение таких средств крулю. Станем как один на защиту наших прав!

Польская элита, как, наверное, никакая другая, была великолепно выучена. Шляхтичи с детства учились не только ратным наукам, но и старались получить хорошее образование. Естественным было для состоятельного человека благородного происхождения после окончания местного университета или иезуитского коллегиума поехать на несколько лет в Европу, завершить образование в лучших университетах.