Ностальгия по истокам

доброжелательного, разумного, сакрального, а Варуна — верховное начало в форме темного, неистового, ужасного, воинственного.⁷⁷ Ту же двойственность мы обнаруживаем в Риме, с теми же противоположностями и теми же чередованиями. С одной стороны, это противоположность между луперками и фламинами: там — страсть, неистовство, агрессивность распоясавшегося юнца, здесь — спокойствие, умеренность, безмятежность умудренного и благочестивого зрелого человека.⁷⁸ С другой стороны, это различные модели поведения двух первых королей Рима, Ромула и Нумы. Их противоположность в принципе совпадает с противоположностью луперков и фламинов. Она, впрочем, во всем соответствует полярности Митра-Варуна, проявляющейся не только в плане космическом (день и ночь и т. д.) и эпическом (Ману, король законодатель, отвечая на призыв Нума, спускается с Солнца и основывает «солнечную династию»). Но достаточно сравнить как подошли к древней индоевропейской мифо-ритуальной теме римляне и индусы, чтобы понять разницу менталитета тех и других. В то время как в Индии теологически и философски развивались дополнительность и чередование, находящие обозначение в двух аспектах божественного полновластия,⁷⁹ у римлян происходила историзация как мифов, так и богов. Законы дополнительности и чередования остались у римлян на стадии ритуала, где они служили для построения легендарной историографии. В Индии же, напротив, два полярных принципа, как бы обретшие свое воплощение в Митре и Варуне, стали служить моделью объяснения мира и диалектической структуры человеческого удела, человеческой судьбы, таинственно раздваиваясь на женское и мужское, жизнь и смерть, свободу и рабство, и т. д.

Митра и Варуна, действительно, противостоят друг другу как день и ночь, как мужское и женское («Митра вбрасывает свое семя в Варуну», — повествует Чатапатха Брахмана, II, 4, 4, 9), но они противостоят также как «думающее» (abhigantr) и «действующее» («karta») или как brahman и kshatra, то есть как «духовная власть» и «временная, темпоральная власть». Более того, как иллюстрация оппозиции Митра-Варуна⁸⁰ воспринимается индусами и дуализм, располагающийся в философии Самхиа между «Я сам» (Пуруша) — пассивный и беспристрастный зритель, и творческой и пассивной «Природой» (prakrti). To же соответствие можно обнаружить между двумя полярными началами другой великой философской системы, Веданы — началами Брахмы и Майя, ибо «Митра» есть «Брахман», говорится в старых литургический текстах, а в Ведах maya — это великое чародейство мага Варуны⁸¹. Уже в Ригведе (I, 164, 38) в Варуне обнаруживали неявленное, виртуальное, вечное, а в Митре — явленное, временное.

Полярность и совпадение противоположностей

Конечно, пара Митра и Варуна — это не первозданная модель полярности, а только самое значительное выражение, с точки зрения религии и мифологии, того закона, в котором мышление индусов отождествляло фундаментальную структуру космической целостности и удела человеческого. И действительно, последующее размышление обнаружило два аспекта Брахмана: апара и пара, внутреннее и внешнее, видимое и невидимое, явленное и неявленное. Иначе говоря, в различных мифологических религиозных и философских «иллюстрациях» дается дешифровка тайны полярности, представляющей одновременно би- единство и ритмическое чередование: Митра и Варуна, видимый и невидимый аспекты Брахмана, Брахман и Майя, Пуруша и пракри, позднее Шива и Шакти или сансара и Нирвана. Но некоторые из этих полярностей стремятся к исчезновению в совпадении противоположностей в некоем парадоксальном единстве — целостности, в той первооснове (Urgrund), о которой мы только что говорили. Доказательством того, что речь идет не только о метафизических спекуляциях, но прежде всего о тех формулировках, в которых индусы пытались выразить свой специфический модус существования, доказательством этого служит тот факт, что совпадение противоположностей встречается во всех парадоксальных экзистенциальных ситуациях. Например, «дживан-мукта» (jivan mukta), «освобожденный в жизни» — человек продолжающий существовать в мире, хотя он и достиг высшей свободы духа; «пробужденный» — человек для которого «нирвана и самсара» оказываются одним и тем же; посвященный в тантра-йогу, — способный переходить от аскезы к оргии без какого-либо изменения в своем поведении⁸². Для менталитета Индии характерно стремление к Абсолюту. Но как бы ни воспринимать Абсолют, его можно понять только отвлекаясь от противоположностей и полярностей. Именно поэтому в Индии оргия воспринимается как средство достичь освобождения и сделать это не способны те, кто еще следует этическим предписаниям, диктуемым социальными установлениями. Абсолют, последнее освобождение, свобода доступны лишь тем, кто пошел дальше тех полярностей, о которых мы только что говорили.

Подобная интерпретация, принятая в Индии, напоминает нам некоторые ритуалы архаических обществ, о которых мы уже упоминали, и которые, несмотря на то, что они интегрированы в мифологию и паратеологию полярной структуры, стремились как раз к периодическому уничтожению противоположностей в коллективной оргии. Известно, например, что даяки на время празднования нового года приостанавливают действие всех законов и требований кровной мести. Нет смысла настаивать на различии между мифо-ритуальным сценарием даяков и индийской философией, стремящейся к упразднению противоположностей: это различие совершенно очевидно. Но тем не менее, как в одном так и в другом случае, summum bonum[14] выходит за пределы полярностей. Конечно для даяков summum bonum представлено божественной целостностью, которая одна лишь может гарантировать новое творение, новую эпифанию целостной жизни, тогда как для йогов и созерцателей Индии summum bonum трансцендентно космосу и жизни, поскольку представляет новое экзистенциальное измерение, измерение безусловной абсолютной свободы и блаженства, а этот способ существования неизвестен как в космосе так и богам: это творение рук человеческих и доступ к нему является исключительно привилегией людей. Даже сами боги, если они желают достичь абсолютной свободы, обязаны воплотиться и добиться этого можно только используя средства, открытые и разработанные людьми.

Возвращаясь к сравнениям между даяками и жителями Индии, важно подчеркнуть следующее: творческие возможности определенного этноса или определенной религии проявляются не только в новой интерпретации или переоценке архаической системы полярности; их определяет также и тот смысл, который приобретает объединение противоположностей. Совпадение противоположностей осуществляется как в оргии даяков, так и в оргии тантра, но значения трансцендентального преодоления противоположностей в двух случаях будут разными. Иными словами, ни опыт, ставший возможным в результате открытия полярностей и возникновения надежды на их интеграцию, ни символизация, расчленяющая и, иногда предвосхищающая этот опыт, не могут быть исчерпаны, даже если в каких-то культурах подобный опыт и подобная символизация по-видимому подошли к пределу своих возможностей. Но о плодотворности символизма, одновременно объясняющего структуры космической жизни и способы существования человека в Космосе, следует судить как раз в целом, в перспективе, охватывающей всю совокупность культур.

Янь и инь

Мы не без умысла обращаемся к примеру Китая лишь в конце нашей работы. Космическая полярность, выражаемая символами «янь» и «инь», в Китае, как и в архаических обществах Индии и Индонезии, была «прожита» в ритуалах и уже очень рано послужила моделью универсальной классификации. Кроме того, как и в Индии, противоположности «янь» и «инь» получили развитие в космологии, которая, с одной стороны, разработала сложнейшую систему упражнений для ума и тела, а с другой стороны, побуждала ко все более систематическим строгим и глубоким философским размышлениям. У нас нет здесь цели представить морфологию «янь» и «инь» в целом, а также дать историческое