Крутой спуск был покрыт снегом, и я съехал по следу, оставленному Койлом, — в основном на пятой точке. В конце концов я оказался на плохо расчищенной служебной дороге, идущей параллельно путям и отделенной от них высоким забором из металлической сетки. Я огляделся. Дорога пуста. Койла не видать, но следы в снегу ведут под мост. Я медленно, глубоко вздохнул, вытащил из кармана фонарик, а из кобуры — «глок». Включил свет.
Луч исчез в темноте под мостом, и я пошел вперед, напрягая слух, чтобы уловить неровное дыхание. Вдруг я заметил яркий желтый свет на севере. Загудел пневматический гудок — то громче, то тише. Поезд. Свет стал ярче, мазнул по рельсам, гул и грохот усилились, заглушая все прочие звуки. Потому я и не услышал Койла.
Он выскочил откуда-то слева, поднял меня, и, если бы не сетчатый забор, я бы уже мчался к вокзалу Гранд-сентрал, размазанный по локомотиву. Однако дела обстояли ненамного лучше. Свет исчез, как и мое дыхание, в обжигающем реве, но я удержал «глок» и ухватился за рукоять обеими руками, когда спружинил от забора. Однако не успел поднять его — Койл накинулся на меня, схватился за пистолет поверх моих рук. Щетинистая глыбообразная голова вдавилась мне в глазницу, а сорок фунтов перевеса потащили меня назад.
Мои ботинки скребли по льду, и только забор не дал мне рухнуть вниз головой. Койл толкал и кряхтел, меня душили запахи сигарет, пережженного кофе и пота. Пятки пробуксовывали, но я сумел двинуть коленом вверх… и не промазал. Койл зарычал и на мгновение ослабил хватку, а потом изогнулся, дернул — и я выронил «глок». Хруст собственных пальцев я услышал раньше, чем почувствовал боль.
Нас крутануло в разные стороны, я налетел на забор и едва не закричал. Поднялся, тяжело дыша. Койл тоже еле переводил дух, однако в ручище у него был мой пистолет. Кровь текла из носа, изо рта, из разбитой брови. Койл перевел взгляд с пистолета на меня, потом опять на пистолет. Руки и ноги у меня дрожали от усталости и адреналина, и я собрал оставшиеся силы, готовясь… Я не знал к чему Койл смотрел долго, а потом огромная слезища скатилась по щеке на «глок».
— Да пошло оно, мужик… пошло оно все, — глухо проговорил он, словно проталкивая слова между судорожными вздохами. — Если я так тебе нужен — бери. Арестуй меня, отправь в тюрягу, отправь прямо в ад, если хочешь. Мне плевать. Я просто больше не могу. — Он привалился к забору и сполз на землю. И бросил «глок» к моим ногам.
Глава 32
В комнате Койла нашелся уголок, который мы не разгромили. Там стоял малюсенький холодильник, а в нем два крохотных лотка для льда. Койл взял один, сел на койку и сделал из футболки пузырь со льдом. Я с другим лотком устроился на складном стуле. Соорудил из бумажных полотенец что мог, но управляться с тремя сломанными пальцами — два на правой руке и один на левой — было трудно. Пальцы уже начинали распухать и синеть.
Койл прижал пузырь со льдом ко лбу.
— Разве странно, что я сбежал? — Тихий голос казался скрипучим и усталым. — Меня бы арестовали… с моим-то прошлым для них это все равно что в лотерею выиграть. Я ж просто мечта прокурора.
Я мог бы назвать пару имен, но ограничился кивком. Койл поправил лед и поморщился. По лицу текли талая вода и кровь. Майка и джинсы Койла были грязные и мокрые насквозь; он тоже явно давно не мылся. Под грязью, усталостью и все еще подозрительными взглядами скрывалось другое: страх, смятение и глубокая, изматывающая печаль. Гнев, паника, безрассудство уступили место растерянности и апатии. Я объяснил Койлу, кто я и чего хочу, напирая на тот факт, что я не коп, не работаю с копами и мне нет никакого интереса помогать им. Койлу, похоже, было все равно — у него просто не осталось пороха. Он сидел, уперев локти в колени, и обмякал буквально на глазах. Мне хотелось, чтобы он потратил оставшиеся силы на разговор. Под койкой, почти не пострадавшей в схватке, стояла коробка дядюшки Кенни с пончиками. Я сумел вытащить ее без стонов.
— Не возражаешь? — спросил я.
Койл посмотрел на меня и покачал головой. Я взял глазированный пончик и протянул коробку ему. Он снова покачал головой. Я поднялся, поставил завалившийся стол и обнаружил под ним чудесным образом уцелевшую кофеварку.
— Есть у тебя кофе? — спросил я.
Койл указал на шкафчик над раковиной. В нем были бумажные фильтры, кофе «Фолджер» и пластиковые стаканчики. Койл молча наблюдал за моими манипуляциями. Наконец кофе закипел, и я обернулся.
— Расскажи мне о Холли, — тихо попросил я.
Губы Койла крепко сжались, подбородок задрожал, но он не проронил ни слова. Комнату заполнил аромат кофе, на мгновение вытеснив вонь пота, сигарет и мокрой одежды. Койл смотрел в пустоту — отсутствующим, каким-то виноватым взглядом, и я подумал: ничего из нашей встречи не выйдет. Койл перевел взгляд на меня. Очевидно, принял решение. А потом — глядя то на стены, то в пол, то поверх моего плеча — заговорил хриплым, нетвердым голосом.
Они познакомились прошлой весной в «Клубе 9:30». В тот вечер Джейми Койл работал на входе. Холли и Джин Вернер хотели зайти, и Койл впустил Холли без разговоров, как всех красивых женщин. Но Вернер ему почему-то сразу не понравился.
— Гребаный красавчик. Может, я не хотел пускать его потому, что он все время косился на свое отражение в окне, а может, потому, что он грубо схватил Холли за руку. Не знаю, но этот придурок просто взбесил меня.
Холли попросила за Вернера, и тот разозлился. Койлу это понравилось. А еще улыбка Холли.
— Приятель, просто сердце таяло. В смысле Холли вся такая победительная… надо было видеть… но эта улыбка… В груди прям вскипало. Я никогда таких девушек не встречал.
Холли стала приходить часто — иногда с Вернером, но в основном одна.
— Иногда она приходила рано, иногда поздно. Заказывала бокал-другой, всегда бурбон с имбирным элем, время от времени танцевала. Хотя в основном наблюдала за людьми. К ней пытались подкатывать парни, реже — девчонки, но Холли всегда была сама по себе. И обязательно подходила поболтать. Не важно, в дверях я стою, за стойкой или еще где. Холли очень часто говорила о людях. Придумывала всякое о парнях и девчонках, которых первый раз видела. Целые истории сочиняла. Порой забавные, а порой очень странные… я не всегда понимал. А то заговорит о какой-нибудь ерунде, о погоде, к примеру. Или станет расспрашивать о работе: как я узнаю, с кем из посетителей могут быть проблемы и насколько серьезные; кто сразу послушается, а кто буянить начнет. А бывали времена, когда она просто сидела и молчала.
О роде занятий Холли Койл тогда знал только, что она «где-то в кинобизнесе».
— Я думал, она режиссер или там оператор.
В июле она предложила Койлу подработать, и он узнал больше.
— Холли сказала, что ей нужна помощь во время съемок… вроде телохранителя. Потом изложила подробности: где, когда и почему, — и у меня отвалилась челюсть. Я сказал: «Ни в жизнь». Деньги — это, конечно, хорошо, но весь замысел никуда не годится. Сказал, что она дурит этих типов и ей нужны мускулы. Да малейший сбой — и страшно представить, что может случиться. У меня-то опыта достаточно, и весь печальный. Я ни за что не хотел участвовать. Холли не возражала. Не давила, не пыталась уговорить — она никогда не занималась такой ерундой. Просто предложила посмотреть один из ее фильмов. И я посмотрел. У меня, доложу я тебе, крышу снесло. Никогда раньше не видел ничего подобного. Холли была… великолепна. Как она выглядела, что говорила — сердце просто взрывалось в груди. А как она под конец просто порвала этого типа, влезла ему в голову… Боже! Я посмотрел один фильм, потом она показала мне остальные. Просто потрясно. Правда, смотреть на нее с чужими мужиками было неприятно… но Холли не смущалась. Я, говорит, на результат работаю, секс — часть процесса, все равно что придумать, как расставить камеры и свет, как редактировать, и все такое. Она просто играла роль и все время контролировала ситуацию. Вот как она все объяснила. Я спросил, зачем ей видео, почему с таким талантом она делает такие фильмы, когда
