— Но при этом взял с собой пистолет, да, болван? Ты украл у меня папин пистолет и взял его с собой.
Он слабо кивнул.
— Дело было поздно вечером, мы бродили у реки. Холли выглядела неважно. Что-то случилось, авария, наверно, — Холли была вся в синяках. И в ужасном настроении. Сердитая. Я пытался объяснить насчет Никки, но она не слушала. Кричала, угрожала… сказала, что сегодня же пошлет видео Никки. И обзывала по-всякому… дураком, бестолочью, обезьяной… И тогда я ее ударил. Рукой. Я ничего не планировал… так получилось… Холли упала. Я хотел помочь, но она оттолкнула меня, а когда встала, у нее в руке был кирпич. Она выругалась и бросила его, едва не попала. Потом она подняла что-то еще, разбитую бутылку, кажется, и кричала на меня, и обзывалась, и… — Диринг уронил голову, плечи его затряслись.
— Господи, Герберт, да не тяни… рассказывай, что было дальше.
Он ответил, не поднимая головы:
— Я достал пистолет… и застрелил ее.
Я перевел дыхание, и узел в животе словно развязался. Николь смотрела на мужа, как птица на червяка.
— А потом? — спросил я.
— Я взял ее вещи… одежду… и бросил все в канаву. Тело столкнул в реку. Потом пошел к ней в квартиру. Я искал диск, но не нашел. Там был беспорядок, все разгромлено. И я поехал домой. Вы приехали на следующий день, и с тех пор я… как в уме повредился. Не могу спать, не могу собраться с мыслями. — Диринг крепче прижал правую руку к боку и согнулся. Лужа под креслом стала больше.
Николь фыркнула.
— Мировой парень, верно? — В голубых глазах горело безумие.
Я посмотрел на нее:
— Николь, позвольте мне позвонить в «Скорую»… не только ради вашего мужа, но и ради вас. Если он умрет…
Она не слышала меня.
— Я знала Холли. Знала, какая она — эгоистичная, избалованная, способная на все. Холли меня не удивила. Но он… — Николь повернулась к Дирингу и снова подняла пистолет обеими руками. — Ты удивил меня, Герберт. Я думала, я тебя хорошо изучила: может, ты и не Супермен и не самый умный, но ты, воображала я, по крайней мере не станешь трахаться с моей нехорошей сестрой. А ты вон какой сюрприз мне преподнес. Действительно, век живи, век учись.
— Николь, позвольте мне позвонить… ради вас. Вы же не хотите просто сидеть и смотреть, как он истекает кровью.
Она засмеялась — неприятным, безумным смехом.
— Вы уверены?
— Он того не стоит, Николь. Ну, довольно. — Она посмотрела на меня, вздохнула, опустила руки на колени. Еще один глубокий вздох, по всему ее телу пробежала дрожь. Из лица словно выкачали воздух — Николь казалась тысячелетней старухой. — Довольно, — повторил я.
Она провела рукой по затылку, и убранные в хвост волосы рассыпались. Упали налицо спутанной массой, и зимний свет вспыхнул на них, сделав ярче и как-то гуще. На мгновение, когда Николь повернула голову, ее патлы напомнили волосы Холли. В этот миг Николь вообще была очень похожа на Холли. На лице заиграла спокойная усталая улыбка.
— Вы правы. Я не хочу смотреть, как он истекает кровью. — Голос звучал спокойно и ровно. — Это тянется слишком долго.
Два выстрела разнесли грудь Диринга в клочья.
Глава 39
— Вы мне уже надоели, — сказал Лео Маккью, провел большим пальцем по усам и закрыл дверь комнаты для допросов. Я попытался что-то вякнуть, но Майк пнул меня ногой под столом. Маккью собрал кворум: я, Майк Метц, Рита Флорес, Тина Вайнс и сам толстяк снова сидели в Седьмом участке. Дело было в четверг, ранним утром, и все мы пили кофе и протирали заспанные глаза. Маккью был прав: последнее время мы с ним виделись слишком часто.
Все началось в воскресенье в кирпичном бункере на шоссе номер 7, где размещалось Уилтонское полицейское управление. Я провел там весь день в окружении предсказуемо враждебных людей из правоохранительных органов Коннектикута: пары уилтонских детективов, начальника уилтонского ПУ и типа из прокуратуры штата. Я либо сидел и ждал, либо отвечал на вопросы и давал показания.
История моя была проста и почти правдива. Я приехал в Уилтон, рассчитывая увязать кое-какие нити в моем расследовании (а конкретнее, хотел обсудить с Дирингом его очевидно ложные утверждения, будто Холли никогда не навещала отца, и спросить, что такое «Красный ястреб»). Я не стал упоминать, что хотел поговорить о видеозаписи, которую смотрел накануне вечером и на которой Диринг и его свояченица трахались, как кролики. Все, что произошло в доме Кейдов — с момента моего появления и до момента, когда подъехали первые машины после моего звонка в службу 911, — я постарался изложить как можно полнее и точнее. И к счастью, мой рассказ совпадал с историей, которую Николь повторила — с заметным отсутствием раскаяния и несмотря на решительные протесты ее адвокатов — несколько раз за день.
После полудня ко мне присоединился Майк Метц, а еще через некоторое время коннектикутцы смягчились настолько, что предложили мне заправиться плохим кофе. У нас с Майком даже сложилось обманчивое впечатление, что мы сможем освободиться до темноты. Мы сидели в комнате отдыха за высоким, как в кафетерии, столом под жужжащими лампами дневного света, когда ввалились Маккью и Вайнс, и из помещения мгновенно словно выкачали весь воздух.
Вайнс присела на письменный стол, сбив фотографии чьих-то детей. Маккью открыл пасть и вывалил массу приказов и высокомерия. Коннектикутцы со своей стороны были на удивление терпеливы. Маккью объяснили, что пройдет некоторое время, прежде чем они с Вайнс смогут допросить Николь, и еще некоторое время, прежде чем он сможет взглянуть на место преступления. Разбор личных вещей Герберта Диринга займет куда больше времени. Требование передать пистолет Николь в полицейское управление Нью-Йорка для исследования было встречено удивленным смехом. Возможно, просто чтобы отделаться от Маккью, начальник уилтонского управления согласился позволить ему поговорить со мной.
Мы четверо — я, Майк, Маккью и Вайнс — ушли в маленькую душную комнату, где двое последних протащили меня по тому же самому маршруту, который я уже прошел с уилтонскими копами. Я слово в слово повторил свою историю, однако давление продолжалось.
— Кто дал вам право расспрашивать Диринга?
— С кем еще вы разговаривали?
— Что мы говорили о вмешательстве в ведущееся расследование?
Но несмотря на рычание и ор, даже Маккью и Вайнс понимали, что игра пошла совсем другая. Их Большое Дело, хоть и по-прежнему весьма сенсационное, было, в сущности, закрыто. О чем им напомнил Майк.
— Мы все знаем, как иногда бывает с расследованиями, детектив, — улыбнулся он. — Решение напрашивается, и — правильное оно или ошибочное — средства направляются в соответствующую сторону. И чем больше человеко-часов потрачено, тем больше вероятность найти мнимые улики, которые оправдают будущие и уже имевшие место затраты. В итоге другим версиям уделяется меньше внимания. Никто не говорит об умысле, детектив, или презумпции виновности, или даже плохом управлении… никто не употребляет эти слова… просто такое иногда случается. Назовите это эхо-камерой или групповым мышлением. Всем просто повезло, что у Джона достаточно независимое мышление. Оно спасло нас от большого конфуза.
Вайнс скрипнула зубами, а Маккью покраснел так, что, казалось, его хватит удар, но через некоторое время они отстали от меня. Впрочем, ненадолго.
Облом с громким процессом и всеми связанными с ним карьерными иллюзиями вызвал злость и
