Тайные общества. Обряды инициации и посвящения

3) достичь высшего состояния существования — духовного (то, что преследует «упанаяма») или подготовить себя для участия в сакральном (цель «дикша»); 4) основать совершенно иной способ существования — трансцендентальный, тождественный жизни Богов (цель западной и китайской алхимии), или получить освобождение (цель буддизма). Во всех этих феноменах звучит одна общая нота: допуск к сакральному и духовному всегда представляется как эмбриональное зачатие и новое рождение. Все посвященные этой категории «рождены дважды», а в случае Кунапипи и «дикша» — «рождены» несколько раз. Сакральность, духовность и бессмертие выражены в образе, так или иначе означающем начало Жизни.

Очевидно, что начало Жизни всегда ощущалось первобытным человеком в космогоническом аспекте. Сотворение Мира является образцовой моделью создания всего живого. Начинающаяся жизнь в абсолютном значении эквивалентна рождению Мира. Солнце, которое каждый день погружается во мрак Смерти и первозданные воды, символ вечности и виртуальности, также похоже на эмбрион в материнском чреве, как неофит, спрятанный в хижине посвящения. Утром, когда встает Солнце, Мир рождается вновь, как посвященный, выходящий из хижины. Возможно, что захоронения в позе эмбриона объясняются мистической связью между смертью, посвящением и «Возвращением в чрево». Эта связь в некоторых культурах привела к уподоблению посвящения смерти: тот, кто умер, рассматривался как принимающий посвящение. Но погребение в позе зародыша выражает надежду на возобновление жизни духовной, чего нельзя сказать о жизни в ее простых биологических проявлениях. Для первобытных людей жить — это участвовать в сакральности космоса. И этого достаточно, чтобы избежать ошибочного объяснения всех обрядов и символов посвящения «Возвращения в чрево» — желанием продолжить исключительно биологическое существование. Чисто биологическое существование — это сравнительно новое открытие в истории человечества, открытие, ставшее возможным только благодаря радикальной десакрализации Природы. На уровне бытия, которому посвящено наше исследование, жизнь еще священная реальность. Нам кажется, что в этом кроется объяснение непрерывности связи между древними символами и обрядами «нового рождения» в посвящении, духовного возрождения, долговечности и даже идеями бессмертия и абсолютной свободы в том виде, в каком мы их встречаем в историческую эпоху в Индии и Китае.

Приведенные нами примеры показывают, как сценарий возрастного посвящения может быть использован в обрядах, предназначенных для совершенно других целей. Эта многозначность понятна — речь идет о все более расширяющейся возможности приложения «модели», позволяющей «сделать» человека. Поскольку мальчика при посвящении, включающем «Возвращение в чрево», «делают» взрослым, то схожих результатов можно ожидать при любом «делании», например, когда хотят «сделать» (то есть получить) долгожительство или бессмертие. В конце концов, приходят к отождествлению всякого «делания», идентифицируя всякую «деятельность» с космогонией. Достичь другого способа существования — жизни Духа — равносильно второму рождению, становлению «нового человека». Наиболее ярким выражением «новизны» является «рождение». Открытие Духа равнозначно появлению Жизни, а Жизнь — явление Мира, космогонии.

В диалектике, которая делает возможным все эти отождествления, угадывается чувство древнего человека, открывающего для себя жизнь Духа. «Новизна» этой духовной жизни, ее автономия не могут быть выражены лучше, чем в образах «абсолютного начала», образах, имеющих антропокосмическую структуру, связанных одновременно и с эмбриологией, и с космогонией.

Глава IV. Индивидуальные посвящения и тайные общества

Схождение в Ад и героические посвящения

Часть предыдущей главы мы отвели обрядам посвящения, включающим «возвращение в чрево», предполагающим символическое превращение посвящаемого в эмбрион. Возвращение в материнское чрево в любом контексте означает возвращение к Великой Матери Земле. Посвященный вторично рождается в лоне «Матери Земли» (Terra Mater). Но, как мы упоминали, существуют другие мифы и верования, в которых тема посвящения включает два новых элемента: 1) герой проникает в чрево Великой Матери Земли, не превращаясь в эмбрион; 2) это предприятие связано для него со множеством опасностей. Один полинезийский миф очень удачно иллюстрирует такой тип «возвращения». В конце жизни, полной приключений, Мауи, великий герой Маори, возвращается на родину к своему предку Хине-пуите-по, Великой женщине (Ночи). Он находит ее уснувшей и, быстро освободившись от одежды, проникает в гигантское тело. Он проходит сквозь него без осложнений, но, когда он уже готов выйти и только половина его тела еще находится во рту женщины, сопровождавшие его птицы поднимают шум. Внезапно проснувшаяся Ночь сжимает зубы, перекусывает героя пополам, и он умирает. Именно поэтому, утверждают Маори, человек смертен; если бы Мауи удалось выбраться невредимым из тела своего предка, люди обрели бы бессмертие¹.

Предок Мауи — это Мать Земля. Проникнуть в ее чрево — значит спуститься в подземные глубины, то есть в Ад. Таким образом, речь идет о «спуске в преисподнюю» (descensus ad inferos), то есть в такой ад, каким он описан, например, в мифах и сагах античного Востока и Средиземноморья. Все эти мифы и саги в определенной мере строятся как обряды посвящения: спуститься живым в Ад, смело выступить против адских демонов и чудовищ — это то же, что пройти испытание при посвящении. Добавим, что подобные нисхождения в Ад героя во плоти являются специфическими элементами героических посвящений, цель которых — овладение телесным бессмертием. Несомненно, мы имеем дело с мифологией посвящения, а не просто с обрядами, но для понимания религиозного поведения мифы подчас имеют большую ценность, чем обряды. Потому что именно миф наиболее полно приоткрывает глубокие, подчас подсознательные желания религиозного человека.

В контекстах всех этих мифов Великая Мать-Земля проявляется преимущественно как Богиня Смерти и Госпожа мертвых — она представляет угрожающее и агрессивное начало. В погребальной мифологии обитателей островов Малекула устрашающая женская фигура, которую зовут Темес или Лев-хев-хев, ждет душу умершего у входа в пещеру или у скалы. Перед ней на земле нарисован лабиринт, и при приближении умершего Женщина стирает половину рисунка. Если умерший знал план лабиринта, то есть был посвящен, он легко находит дорогу; если же нет, то Женщина его пожирает². Как известно из работ Дикона и Лейярда, цель многочисленных планов лабиринтов, нарисованных на песке, — показать дорогу в жилище мертвых³. Иначе говоря, лабиринт представляет испытание в посвящении после смерти: он входит в число препятствий, которые должен преодолеть умерший или герой в своем путешествии в загробном мире. Черта, которую следует отметить, — это то, что лабиринт предстает, как «опасный проход» через внутренности Матери-Земли, проход, при котором душа умершего подвергается риску быть сожранной Женщиной-чудовищем.

На Малекула есть и другие мифические фигуры, воплощающие угрожающий и опасный женский образ: например, «Женщина-краб» с двумя огромными клешнями⁴ или гигантская ракушка (Tridaona deresa), которая в открытом виде похожа на женский половой орган⁵. Эти устрашающие образы женской агрессивной сексуальности и материнской прожорливости еще яснее подчёркивают сходство спуска в лоно Матери- Земли с обрядом посвящения. Карл Хентус показал, что многочисленные иконографические мотивы Южной Америки представляют глотку Матери-Земли в виде «зубастого лона» (vagina dentata)⁶. Конечно, мифическая тема «зубастого лона» довольно сложная, и мы не собираемся ее здесь рассматривать. Но важно отметить, что амбивалентность Великой Подземной Богини иногда выражается в мифах и иконографически путем уподобления ее челюстей «зубастому лону». В мифах и сагах посвящения проход героя через внутренности Женщины-Гиганта и его выход через рот эквивалентны новому рождению.