немыслимую воздушную наглость.
—
А Пишенетт вслух перечислял пытки, которым его подвергнут… Роберта завладела вниманием близорукого журналиста, схватив его за подбородок.
— Что вы делали наверху? Для кого издавали этот листок,
Она нанесла удар в самое уязвимое место — его оружием были перо и чернильница. Эрнст Пишенетт надул грудь и превратился в достойного отпрыска Эрнста Пишенетта-отца.
— Это не листок, а газета частных расследований! И я ни на кого не работаю! Я, мадам, независимый журналист. И открыл бы личность этого Туманного Барона, если бы волшебные тыквы не взяли мой аэростат приступом!
— Волшебные тыквы? — одновременно воскликнули Грегуар и Роберта.
Пишенетт в общих чертах обрисовал нападение, во всяком случае, то, что сумел разглядеть.
— Не знаю почему, но я сомнамбула. И на случай неосторожного падения сплю с парашютом, — уточнил он.
— Вы — человек везучий, — кивнула Роберта.
— Нет, я — человек предусмотрительный.
— Ого! — вновь воскликнул Роземонд, который вернулся к изучению книг. —
Роберта продолжала допрос:
— Каковы ваши связи с Мишо? И не кривите душой.
Пишенетт огорчился, что вернулась милиция. И решил бросить ей самый крупный кусок правды.
— Он доставлял мне информацию. Для
— И…
— И что?
— Что он требовал за свои сведения?
Женщина была безжалостной.
— Я должен был следить за муниципальной каторгой, — тихим голосом признался он.
— Всего-навсего! — воскликнула колдунья. — Вы знаете, в Базеле есть более интересные места, чем каторга?
«И зачем я согласился помогать этому пирату из лагуны?» — обругал себя писатель. Потому что Мишо сообщил, что Туманный Барон вернулся в Базель. Потому что сын хотел завершить труд отца. Если бы он очертя голову не бросился бы в эту ловушку, у него по-прежнему был бы аэростат, а его жизнь не висела бы на ниточке. К тому же ниточке плохого качества.
— Что же нам с вами делать? — размышляла колдунья.
«Похоронить в подвале или в саду», — безмолвно ответил писатель.
Роберта встала, подошла к окну, открыла его, принюхалась к ночному воздуху. Шел настоящий ливень. Свет из гостиной освещал сад бледно-желтым светом. Интересно, Грубер хоть раз побывал в этом царстве сорняков? Она была почти уверена, что отыщет здесь отросток Рагнеруды.
— Отправитесь допрашивать ее? — осведомился Роземонд, подойдя к ней.
— Быть может, она знает об этой зоне.
Она припала к плечу профессора истории за утешением.
— Обещайте мне не оскорблять ее, — потребовал он.
— Обещайте не терроризировать Пишенетта.
— Ну, я же не чудовище! Я хочу ознакомить его с происходящим. Что вы об этом думаете?
— Если на него напала волшебная тыква, он заслуживает хорошего отношения с вашей стороны.
Роберта ускользнула, а место на стуле напротив Пишенетта занял Роземонд. «Вот и второй берется за меня», — решил писатель, считая, что пришел его последний час. Профессор хрустнул пальцами в мертвой тишине. Потом объявил Пишенетту, использовав англицизм, который слегка оцарапал его язык:
— Вы — любитель
Писатель шумно сглотнул слюну.
— Слушаю вас. Поскольку совсем не вижу.
— Колдуньи, драконы и маги действительно существуют.
— Простите…
Жалости ради никаких ментальных пыток. Он скажет все. Если нужно, что-нибудь придумает. Он хотел заговорить, но губы отказались повиноваться. Панический страх сжал ему грудь.
— Я могу превратить вас в земляного червя и настругать мелкими кусочками, если не проявите должного внимания. Поверьте, беспозвоночные знают, что такое боль.
Пишенетт едва сдержал желание возмутиться и отрицательно покачал головой. Роземонд сжалился над ним, провел рукой по лицу писателя, вернув ему зрение и речь. Пишенетт выпучил глаза. Он прекрасно видел без глазных протезов.
— Ой-е-ей, — закашлялся он, пораженный чудом.
Роземонд махнул рукой в сторону камина. В очаге вспыхнули фиолетовые, пурпурные и желтые языки пламени. Будем проще, сказал он себе. Начнем сначала, с обширного введения в великую историю колдовства. Он встал, прислонился к камину. Пламя освещало его снизу, придавая ему сатанинский вид.
— Однажды… — начал он низким голосом.
Мало кто встречался с Рагнетрудой. То, что о ней говорили, не располагало к проведению рискованного опыта. Она была лицемерна, злобна, одарена в сотворении зла. Она занималась только своими делами, тайными и подземными. Если ей задавали вопросы, она не отвечала, а пробуждала в любопытном собеседнике дурные воспоминания или создавала свои, которые мучили его всю жизнь в виде ночных кошмаров. Или просто лгала.
Рагнетруда входила в Клуб Пяти, точного происхождения которых никто в Колледже колдуний не знал. Она была стара как мир, вернее, так утверждала. Она была воплощением Земли, как ее сестры воплощением Воздуха, Воды, Огня и Эфира, и ей было наплевать на людей.
Но, будучи бессмертной в полном смысле этого слова, она ненавидела одиночество. А потому, если ей долго не наносили визитов, могла оказаться разговорчивой, внешне ласковой и нежной. Роберта надеялась найти ее именно в этом расположении духа.
Колдунья взяла сумочку, сняла ботинки и босиком вышла в сад, прячась под зонтиком. Трава быстро сменилась чернушкой, маком-самосейкой, пыреем, диким маком. Чертополох оцарапал ей лодыжки. Крапива обожгла кожу. Но она продолжала идти к массиву переплетенных стволов в центре маленьких джунглей.
Очутившись среди искривленных кустарников, она послала призыв в сторону земли. Передавать свои мысли ступнями ног, чтобы они проникли в землю, ждать, когда появится Рагнетруда… «Я могу заработать хорошую — простуду, — сказала она сама себе, — после пяти минут таких упражнений».
Она уже решила вернуться к дому, когда один из вьюнков обернулся вокруг ее лодыжки, потом, образовав восьмерку, охватил вторую лодыжку, сковав ноги. У Роберты возникло странное ощущение, что пальцы ее ног ловят монотонный голос.
— Ты хочешь говорить со мной?
«Да, иначе я бы не оказалась здесь, превращаясь в ледышку», — озлобленно подумала колдунья.
Вьюнок напрягся, заставив ее сдвинуть ноги. Роберта пожалела, что не запаслась острым ножом.
— Закрой глаза.
Роберта подчинилась.
— Можешь открыть.
Она испытала шок, очутившись в кухне родительского дома. В окна врывалось солнце. В водостоке ворковали голуби. Стоящая к ней спиной мать что-то резала на доске. Роберта едва не позвала ее, но вовремя опомнилась.
Рагнетруда повернулась к ней лицом. Она завязала волосы в лошадиный хвост, как мать учила Роберту,
