ошпаренная, покрасневшая словно вареный рак и с дико сверкающими глазами, не в силах поверить в произошедшее. А все потому, что слишком долго росла в тепличных условиях и трудности жестокого мира бизнеса обошли ее стороной.
— Мистер Хантер примет вас прямо сейчас — пропищала она.
Я бросил окурок в коробку со скрепками и кивнул ей свысока:
— А я что говорил?
— Двадцать лет, — поприветствовал меня старик.
— Тридцать, — сел я, не дожидаясь приглашения. — Ты и тогда уже был старым, озабоченным ублюдком.
— Как бы я хотел, чтобы ты работал на меня. С удовольствием вышвырнул бы тебя вон!
— Черта с два!
— Тут ты прав. Наверное, повысил бы тебя за то, что ты напомнил мне о тех восхитительных временах, когда я был настоящим мачо. Теперь все переменилось, я — просто старый распутник, и, может, некоторые из этих молодых выскочек даже немножко уважают меня. Рад видеть тебя, Дог.
— И я тоже, старина.
— У тебя осталось фото с той пленки? Ну, где я с Дубро?
— Откуда? Все было по-честному, и я отдал тебе пленку, так и не напечатав ни одного снимка.
— Эх, черт, хотелось бы мне заиметь хоть одну фотку! Я бы увеличил ее и повесил на входную дверь. Да, были времена!
— Только не говори, что тебе удалили простату.
— Да нет, пока только массаж, Дог. Но мне не до смеха, когда доктор делает это.
— Почему бы не нанять врача-женщину?
— А ты думаешь, к кому я хожу? — откинулся он назад и загоготал.
Иссохший старик с лицом и телом эльфа. Но стоит с ним пообщаться, и сразу становится понятным, как он ухитряется выдерживать судейские бои наравне с молодыми. А когда победа одержана и капуста нарублена, остается только догадываться, почему у него рваное ухо, украшающее его голову словно экзотический цветок.
— Эх, надо было проявить пленку, — вздохнул он.
— Слушай, чего так переживать? Я могу еще одну отснять. Есть у меня на примете пара куколок...
— Да, заманчиво, ничего не скажешь. Но лучше уж я останусь со своими воспоминаниями. Наверное, стал слишком стар для разочарований и лести. Просто здорово, когда кто-то напоминает тебе о прошлом. — Он протянул мне коробочку из орехового дерева. — Сигару?
Я отрицательно покачал головой.
— Видать, мое письмо все же нашло адресата. У меня ушла чертова прорва времени, чтобы найти тебя, Дог.
— Нет проблем. Я скакал с места на место словно заяц.
Несколько секунд он пристально рассматривал меня, потом откинулся назад и скрестил руки на груди:
— Что-то в тебе не так, Дог. Какой-то ты странный.
— Постарел?
— Нет, не то.
— Может, поумнел?
— Да мы все потихоньку к тому идем.
На этот раз настала моя очередь выдержать паузу.
— Не все.
Он улыбнулся, в глазах заплясали огоньки.
— Плохо, что ты не особо нравился старику.
— А с чего бы ему любить меня? Не так уж многого он и хотел, всего лишь законного наследника, и что получил? Мою мать обрюхатил странствующий буфетчик, и нет ничего удивительного в том, что меня держали за семью замками, лишь бы сохранить честь семьи.
— Ты в курсе, что твоя мать все же вышла замуж за твоего отца?
— Конечно. У меня до сих пор сохранилась копия их брачного свидетельства. Она сама рассказала мне.
— Как ты думаешь, почему она никогда не упоминала об этом?
— Может, все дело в той же фамильной гордости.
Лейланд Хантер оперся на стол и наклонился вперед:
— Если бы старик знал об этом, все могло бы быть иначе.
Я вынул из пачки сигарету и прикурил ее.
— А кто жалуется? Все, чего я хочу, — это мои десять кусков. Обычная практика для нашей семьи с тех пор, как у них появились рабы и служанки, не так ли? От тебя откупаются, дают пинка под зад, и дело в шляпе. Гнусные выходки хозяев забыты.
— Ну-ка, ну-ка, продолжай свои инсинуации, интересно послушать, — устроился поудобнее Хантер.
— А почему бы и нет? Если за этим делом ловили мальчишку, то просто смеялись над его проказами. А если попадалась наследница, носительница родовой фамилии, то ее клеймили позором.
— Тебе надо было стать адвокатом.
— Скажем так, я просто философ, — усмехнулся я.
— Никакого камня на сердце?
— С чего бы это?
— Все другие получили долю в «Баррин индастриз». Твои двоюродные братья Альфред и Деннисон — президент и председатель правления. Веда, Пэм и Люселла владеют большей частью акций, дядюшки и тетушки заправляют делами из своих особняков в Мондо-Бич и Гранд-Сита, устраивают балы для новичков и свадьбы, которые потрясают воображение.
— Что-то не особо весело звучит.
— И вот теперь ты вернулся.
— Обещаю не портить им вечеринку. Все, что мне надо, — это мои десять кусков.
— В завещании указаны не совсем обычные условия. Если ты хоть раз за всю свою жизнь оступился...
— Мне приходилось убивать, или забыл?
— Это не в счет, тогда шла война. И ты был обязан делать это.
— Ну, завалил несколько дамочек на сеновале.
— Даже это приемлемо. Мальчишки — прирожденные авантюристы.
— Я не мальчик.
— Это точно.
— Тогда ближе к делу.
— Какова вероятность того, что какая-нибудь женщина может заявить, будто вы с ней... э-э-э... имели... скажем так, незаконные связи?
— Теперь я вижу, что ты и в самом деле адвокат.
— Ты не ответил на вопрос.
Я пожевал бычок и, ухмыляясь, откинулся назад.
— Я же не совсем ненормальный, старина. Я не раз и не два снимал шлюх и рад признаться в этом. Скажу больше, счастлив, что они тоже признают это. У меня отличные рекомендации.
Старик захохотал и снова откинулся в кресле. Лицо испещрили морщинки.
— Дог, да ты совсем еще щенок! Если будешь нести подобную чушь, то можешь распрощаться с наследством. Помаши своим десяти тысячам. Почему бы тебе не приврать немного?
— Я не такой спец во вранье как мои родственнички. Черт подери, даже когда я говорил правду, меня, бывало, распинали как последнего лгуна, так где же та грань между истиной и ложью? Все, чего я хочу, — это мои десять кусков.
Бой старомодных настенных часов прозвучал как знамение. Я смотрел на семейного адвоката и знал, что он вынужден озвучить приговор, который ему ужасно не хочется произносить. Я сидел и ждал. История
