что они наглотались наркотиков и решили посмотреть, как человек сгорает заживо. Конечно, ты всего этого не остановишь, лишь чуточку притормозишь, но несколько человек, которые должны были бы умереть, останутся благодаря тебе в живых. — В течение нескольких секунд глаза ее казались совершенно пустыми. Если в ней и шевельнулись какие-то чувства, то теперь они исчезли. Она заглянула в прошлое и воскресила в памяти то, о чем всегда знала, но не хотела думать. Глаза ее вновь осветились живым блеском, губы дрогнули. Она вскинула брови, отбросила назад волосы и сказала:
— Я не буду тебя ненавидеть, Майк. Себя — может быть, но не тебя.
Наверно, она знала, на что идет. Мысль об этом висела в воздухе, как грозовая туча.
— В конце концов они убьют меня, Майк, ведь так? — спросила она. Но это был не вопрос, а скорее утверждение.
— Может, они и подумают об этом, если когда-нибудь узнают. Они и меня хотели бы убить. Запомни одно — они не такие всемогущие, какими привыкли себя считать, но теперь они тоже это помнят.
Она улыбнулась бледной вымученной улыбкой.
— Майк… поцелуй меня еще раз. На всякий случай.
Губы ее влажно поблескивали. Упругие полные губы, слегка приоткрытые над ровной полоской зубов. В них был огонь, который разгорелся еще жарче, когда я охватил ладонями ее лицо. Я видел, как они все больше открываются, и кончик языка нетерпеливо ждет.
Когда я выпустил ее, она так сильно дрожала, что ей пришлось прижать руки к стене, и палящий огонь ее губ перекинулся в глаза.
— Уходи, Майк, прошу тебя! — сказала она.
И я ушел. Дождь снова принял меня в свои цепкие объятия. Я влился в ночь, в сырость, в шум и жизнь, стал частью всего того, что называется городом. Я слушал, как он смеется надо мной глухим издевательским смехом. Я брел сквозь ночь и ненастье, обратившись мыслями к прошлому, и разговаривал сам с собой. Сколько еще людей, подумал я, делает то же самое. Сквозь пелену дождя я видел образ, но не мог различить детали. Зловещий образ спрута, который раскинул свои щупальца по всему миру, дотягиваясь до самых высоких мест.
Это было чудовище, которое питалось грязными деньгами, и вот одно щупальце перестало получать пищу. Те два миллиона, что были ему отправлены, не пришли по назначению, застряли где-то в пути. За это время они превратились в четыре миллиона, и щупальце должно было их найти, чтобы выжить. Оно рвалось к ним с яростью голодного зверя.
Все началось с Берги, можно сказать и так, только гораздо раньше, чем я увидел ее в лучах фар. Тогда она была помоложе — высокая красотка с роскошным телом и зовущими глазами, белокурая ловушка для мужчин. Она возвращалась домой из поездки в Италию и на пароходе встретила человека, который готов был шагнуть в ловушку. В нем не было ничего особенного — мелкий импортер, «человек из толпы». Человек, имевший формальный повод для частых поездок за границу, человек по имени Николас Реймонд, который был винтиком в большом механизме и выполнял функции курьера, доставлявшего пищу для спрута.
Но у него была слабость, из-за которой погибло много людей, а щупальцу грозила голодная смерть. Он любил женщин. А Берга была не просто женщина. Она ему так понравилась, что он не сдал товар по назначению, а решил придержать его для себя. Для себя и для Берги. Два миллиона долларов после реализации. Без налога. Товар до сих пор где-то лежит. Возможно, им потребовалось много времени, чтобы разыскать Реймонда, возможно, они боялись, что тайна умрет вместе с ним. Как бы то ни было, он погиб не сразу. Возможно, они думали, что тайна перешла к Берге. Она тоже умерла. Теперь очередь за мной.
Я вспомнил выражение безграничного страха, мелькнувшее на ее лице. Мелкие подробности начали наполняться смыслом. Бормоча проклятия, я махнул рукой водителю такси и свалился на сиденье еще до того, как он успел остановиться. Потом назвал адрес и всю дорогу сидел как на иголках, пока машина не затормозила у здания, где помещалась моя контора.
Я поднялся на лифте, подошел к двери, вставил ключ в замочную скважину. В приемной одиноко стояла пишущая машинка под чехлом. Стол Велды был завален почтой. Я дважды просмотрел ее, но не нашел того, что искал. Потом я увидел на полу стопку корреспонденции, которую опускали через щель в двери, но и там ничего не оказалось. Я снова подошел к столу, и готовое сорваться проклятие застряло у меня в горле, когда я заметил листок, лежавший под машинкой для сшивания бумаг и наполовину закрытый конвертом. Я перевернул его и увидел фирменный знак бензоколонки. На листке было несколько слов. Всего одна строчка: «Путь к сердцу мужчины…» — и под ней инициалы «Б.Т.».
Должно быть, Берга нацарапала эту записку, когда заходила в здание бензоколонки. Адрес она взяла из регистрационной карточки, прикрепленной к рулевому валу моей машины. Но это был старый адрес, она просто не заметила, что он перечеркнут. Новый адрес был на другой стороне карточки.
Я взглянул на листок, снова вспомнил ее лицо и понял, что она думала, когда писала эти слова. Я скомкал листок в руке и услышал голос у себя за спиной:
— Надеюсь, ты сможешь что-нибудь понять. Мы не смогли.
Он стоял в дверях моего кабинета. Я знал, не глядя, что в руке у него пистолет, что он не один, но для меня все это уже не имело значения, потому что я узнал голос. Это был голос, который впечатался в мою память. Последний раз я слышал его, когда должен был умереть. Раньше, чем он смог произнести что- нибудь еще, у меня вырвался звериный крик ненависти. Он заполнил всю комнату и смешался с грохотом выстрела, когда я в молниеносном прыжке вцепился ему в лицо и вместе с ним рухнул на пол, подмяв его под себя. Он страшно закричал, и я почувствовал, как мои пальцы влезли ему в глаза. Меня молотили по голове рукояткой пистолета, но я сумел достать еще двоих. Одному я сплющил рожу ударом ноги, другому въехал в такое место, что он сложился пополам и начал блевать. Отчаянный крик на полу, потом жалобное повизгивание, и голос растаял в черном тумане, который наползал на меня со всех сторон. Откуда-то издалека доносились резкие однообразные звуки и хриплые проклятия. Потом я перестал что-либо слышать.
Сквозь грязное стекло единственного окошка под самым потолком мерцали светящиеся точки звезд. Я лежал, распятый на кровати, руки и ноги были туго прикручены к раме. Когда я попытался шевельнуться, веревки впились в кожу, как раскаленные прутья. Мышцы спины пронизывала острая боль. Ребра сдавливали грудь, как руки палача. Во рту стоял вкус крови, и, когда я окончательно пришел в себя, к горлу подкатила тошнота, и тело свело судорогой. Я через силу сделал несколько глубоких вздохов, чтобы остановить позывы к рвоте. Потом попытался приподнять голову, но почувствовал, что волосы присохли к кровати. В затылке боль — казалось, он вот-вот отвалится. Я неподвижно лежал и ждал, когда пройдет головокружение.
Окружающие меня предметы начали приобретать контуры. Я находился в затхлой квадратной клетушке с голыми стенами. Все, что я видел, это одинокий стул в углу, закрытая дверь и нижняя спинка кровати. Веревки были затянуты настолько туго, что не оставляли ни малейшей свободы движения. Казалось, при любой попытке шевельнуться узлы затягиваются еще туже. Интересно, сколько я здесь пролежал? Я вслушивался в тишину, но слышал лишь монотонный шум дождя за окном, который все еще не прекратился. Потом я увидел светящийся циферблат своих часов и понял, что прошло не менее суток. Часы остановились — не сломались, а просто остановились, но к тому моменту они уже показывали другое число. Все, что я чувствовал, вырвалось у меня изо рта потоком проклятий, и я напряг все силы в отчаянной попытке освободиться от этих чертовых веревок. Но они только глубже врезались в кожу, и я понял, что мне с ними не справиться. Я проклинал себя за неосмотрительность. Надо же быть таким болваном, чтобы влезть в это дело без оружия и дать им возможность захватить себя! Я проклинал себя за то, что позволил Велде действовать так, как она хотела, за то, что не был до конца честен с Пэтом. Нет, мне обязательно нужно быть героем. Мне нужно сделать все самому, мне нужно одним махом одолеть эту организацию, а ведь я знал, что они собой представляют и как они действуют. Я раздавал советы направо и налево, но забыл дать хотя бы один самому себе.
В соседней комнате послышались шаги. Дверь открылась, и в желтом прямоугольнике проема я увидел человека, а за его спиной — еще одного. Это были безликие силуэты, но теперь лица не имели значения. Один спросил:
— Не спит?
