Мата вероятно только что приняла ванну, так как от нее возбуждающе пахло свежестью и туалетным мылом, но без запаха духов. Когда она повернулась с двумя бокалами и двинулась ко мне, она понравилась мне еще больше. У нее была превосходная грудь, и резкие линии одежды оттеняли контуры живота и бедер.
Я полагал, что она слишком занята бокалами, чтобы заметить мой жадный взгляд, но я ошибся. Она протянула мне бокал и осведомилась:
— Я выдержала?
— Что?
— Инспекцию? Я выдержала?
— О, если бы у меня не был занят рот, я бы только присвистнул от восхищения, — признался я. — Мне уже так надоели эти великолепно разодетые девы, что при виде женщины в таком облачении, мои глаза радуются.
— О, это опять комплимент моей правой половине. Вы, наверное, хороший любовник?
Я внимательно посмотрел на нее.
— Не надо дурачиться.
Она ответила мне таким же взглядом.
— Я не дурачусь.
Она молча приподняла свой бокал, приветствуя меня, и немного отпила, прибавив:
— Ну, мистер Хаммер...
— Майк.
Ее губы расплылись в улыбке.
— Майк? Это вам подходит. Так зачем вы хотели меня видеть?
— Во-первых, я хочу знать, почему вы кажетесь мне такой знакомой.
Даже с синяками вы мне кого-то напоминаете!
— Спасибо, что вспомнили, — она запахнула полы халатика и перевела взгляд на пианино, стоявшее в глубине комнаты. На нем находилась фотография. Взяв свой бокал, я подошел ближе и даже свистнул от удивления.
Это была большая фотография Маты в довоенной одежде и в очень коротенькой юбочке. Гримеру почти не пришлось работать, чтобы подчеркнуть ее привлекательность. Она, конечно, была моложе, но больше нравилась сегодняшняя Мата. Время сгладило угловатость ее фигурки. Внизу фото была надпись:
«Кинокомпания АЛЛЕРТОН»
Конечно же, я видел ее много раз, поэтому-то она и казалась мне знакомой. Десять лет назад она была восходящей звездой Голливуда.
— Да, прошло много лет, — промолвила она.
Я поставил фото назад и присел в кресло. Она и сейчас выглядела превосходно и не старалась для изящества закинуть нога за ногу, хотя ножки у нее были великолепные.
— А я уже забыл вас.
— Так же, как и большинство других. У публики короткая память.
— Вы ушли из кино?
— Ах, это короткая, но печальная история. Может быть, вы читали в газетах. Это был обаятельный мужчина, но он оказался обманщиком. Он познакомился со мной, чтобы приобрести популярность и приобрести, благодаря мне, связи, необходимые для карьеры. Я его безумно любила, а он в свободное время развлекался с моей компаньонкой. По своей глупости я старалась пресечь это, но вот здесь он все мне и выложил. Я презирала эту женщину и заявила ему, что если увижу его с ней, то добьюсь, чтобы его внесли в черные списки Голливуда. В то время я имела достаточные связи и вес. Поэтому он порвал с ней, а она в отчаянии свалилась на машине в пропасть. Вы знаете нравы Голливуда? Это для меня плохо кончилось: меня просто выбросили на улицу. Предчувствуя это, я сумела сохранить кое-какие денежки, чтобы жить дальше, как мне нравится.
Я повернулся, осматривая помещение. Мебель была превосходно подобрана, картины на стенах не производили впечатления дешевых копий.
Вероятно, каждая из них оценивалась тысячи по четыре, не меньше. Если это называется простой жизнью, то я бы и сам не отказался от такой. Я закурил.
Она взяла спичку со стола и бросила ее в корзинку.
— Ну, не пришли же вы сюда, чтобы услышать историю моей жизни? спросила она, уставившись на меня.
— Вы правы. Я пришел выяснить все о краже.
— Я очень мало могу что рассказать, Майк. Около семи я уехала, чтобы отвезти одного из артистов Литл-театра, сломавшего себе руку при падении, потом задержалась у знакомых и вернулась домой в четверть двенадцатого. Я уже собиралась выключить свет в квартире, когда заметила пятно света от фонарика и как дурочка кинулась к нему. Я заметила на фоне окна силуэт мужчины и в следующий миг меня сбили с ног. Я хотела закричать, но он сильно ударил меня и я потеряла сознание. Я все еще валялась на полу, когда прибыла полиция.
— Все это я уже слышал от капитана Чамберса. Он не сообщил вам, что этого парня убили?
— Нет, полиция больше не беспокоила меня. А что случилось?
— Один из сообщников пристрелил вашего обидчика.
— Они... нашли деньги?
— Нет, и мне кажется, что уже не найдут.
— Но...
Я стряхнул пепел в блюдце.
— Мне кажется, что парень, укравший деньги и ваши кустарные украшения, предполагал найти значительно больше. Он не стал бы пачкаться из-за трехсот долларов.
Она изумленно приоткрыла ротик.
— Знаете, Майк, я подумала то же самое.
— Почему? — я с любопытством взглянул на нее.
— Я думаю, что вор знает, что делает, но ошибся этажом. Вы знаете Мервина Холмса?
— Это у которого карбидная лампа у входа, кордебалет и публичные дома?
— Верно. Его квартира как раз подо мной. Расположение комнат лишь немного отличается, и можно сказать, одинаковое. Стенной шкаф такой же, как у меня. У него всегда хранятся деньги на случай, если они понадобятся ночью, но в эту ночь его не было дома. Я встретила его, когда выходила, кажется он уезжал в ночной клуб.
— Вы были у него?
— Несколько раз... Он часто устраивает вечеринки, но я редко пользуюсь его приглашениями.
В этом был смысл. Чтобы уточнить все сразу, я нашел в телефонной книге номер Мервина Холмса и позвонил ему. Слуга с немецким акцентом сказал, что сейчас его позовет. Я наврал и заявил, что звонят из страховой компании и желают выяснить, не хранит ли он дома деньги. Он оказался взволнованным и сообщил, что в его сейфе находилось более десяти тысяч и он полагает, что вор, взломавший сейф вверху, просто ошибся этажом. Я поблагодарил его и повесил трубку.
— Ну, что... он? — осведомилась Мата.
— Он мыслит также, как и вы и, по-моему, это и есть истина.
Она пожала плечиками.
— Да, ему явно не повезло, а эти безделушки ценны для меня, как память о первом фильме, в котором я снималась. Мне бы хотелось их вернуть.
Когда я улыбаюсь, меня это не очень украшает, поэтому я сжал губы и покачал головой.
— Слишком грязное дело, Мата... Двоих уже убили и кто знает, кто будет третьим. У обокравшего вас парня остался ребенок. Он вернулся домой и попытался скрыться, так как опасался за жизнь своего ребенка. Этот парень почти вернулся к честной жизни, но когда ему стало совсем туго, он решился на это дело. Я видел, как он прощался со своим ребенком. Будь я проклят, если позабуду эту сцену, как он плакал и целовал его на прощание.
Я представлял себе после, что он испытывал при этом. Но я доберусь до тех, кто виноват в этом
