— Жаль, что наши земляки не обошлись без него, вот все, что я скажу. Во всяком случае, как зять Доротеи, я почитаю своим долгом решительно воспротивиться тому, чтобы ее родственники каким-либо образом удерживали в наших краях Ладислава. Надеюсь, я вправе отстаивать достоинство моей свояченицы?
Сэр Джеймс начинал горячиться.
— Разумеется, мой милый Четтем, разумеется. Но мы с вами по-разному оцениваем… по-разному…
— Этот поступок Кейсобона мы, надеюсь, оцениваем одинаково, — перебил сэр Джеймс. — Я утверждаю, что он самым непозволительным образом скомпрометировал жену. Я утверждаю, что никто еще не поступал столь подло и не по-джентльменски — сделать такого рода приписку к завещанию и поручить его исполнение родственникам жены… это явное оскорбление для Доротеи.
— Кейсобон, знаете ли, немного сердился на Ладислава. Ладислав рассказывал мне — почему; он не одобрял, знаете ли, род его занятий… в свою очередь, Ладислав непочтительно относился к увлечению Кейсобона: Тот, Дагон[165] и все тому подобное; кроме того, мне думается, Кейсобону не понравилась независимая позиция Ладислава. Я, знаете ли, видел их переписку. Бедняга Кейсобон слишком уж зарылся в книги и удалился от света.
— Ладиславу только и остается, что изображать все в таком виде, сказал сэр Джеймс. — А по-моему, Кейсобон просто ревновал к нему жену, и свет решит, что не без оснований. Вот это-то самое гнусное: имя Доротеи связано теперь с именем этого молодчика.
— Ничего страшного я, знаете ли, тут не вижу, дорогой Четтем, — сказал мистер Брук, усаживаясь и вновь надевая очки. — Очередное чудачество Кейсобона. Вспомните, к примеру, что эта вот тетрадь, «Сводное обозрение» и так далее… «вручить миссис Кейсобон», была заперта в одном ящике с завещанием. Он, полагаю, хотел, чтобы Доротея опубликовала его исследования, а? И она, знаете ли, это сделает; она великолепно разбирается в его изысканиях.
— Сэр, — нетерпеливо перебил сэр Джеймс. — Я ведь не о том вовсе с вами толкую. Скажите лучше, согласны ли вы, что необходимо удалить отсюда молодого Ладислава?
— Как сказать… особой срочности я тут не вижу. Мне кажется, со временем все образуется само собой. Что до сплетен, знаете ли, то, удалив его, вы не помешаете сплетням. Люди говорят что вздумается и совершенно не нуждаются при этом в доказательствах, — сказал мистер Брук, проявляя изобретательность, когда дело коснулось его интересов. — Я мог бы в каких-то определенных пределах отдалиться от Ладислава — отобрать у него, скажем, «Пионер» и тому подобное, но не могу же я отправить его за границу, если он не сочтет нужным уехать… не сочтет, знаете ли, нужным.
Манера мистера Брука вести спор с таким спокойствием, словно он обсуждает прошлогоднюю погоду, и вежливо кивать, закончив речь, вызывала особенное раздражение его оппонентов.
— Бог ты мой! — воскликнул сэр Джеймс, окончательно выходя из терпения. — Ну не пожалеем денег, найдем ему должность. Хорошо бы пристроить его в свиту какого нибудь губернатора в колониях. Что, если бы его взял Грэмпус… я мог бы написать и Фальку.
— Но, мой милый, Ладислав не бессловесное животное, нельзя же его просто погрузить на корабль; у него есть идеи. Уверен, если мы с ним распростимся, его имя вскоре прогремит по всей стране. Ораторский талант и умение составлять бумаги делают его превосходным агитатором… агитатором, знаете ли.
— Агитатором! — с ожесточением воскликнул сэр Джеймс, вкладывая все свое негодование в каждый слог этого слова.
— Будьте же благоразумны, Четтем. Подумайте о Доротее. Вы верно сказали, что ей следует поскорей переехать к Селии. Пусть поживет у вас в доме, а тем временем все потихоньку встанет на свои места. Не будем, знаете ли, принимать поспешных решений. Стэндиш никому не проронит ни слова, и к тому времени, когда новость станет известной, она, знаете ли, устареет. А у Ладислава могут оказаться десятки причин покинуть Англию… без, знаете ли, моего вмешательства.
— То есть вы отказываетесь что-либо предпринять?
— Отказываюсь, Четтем? Нет, я не сказал, что я отказываюсь. Но я, право же, не представляю себе, что мы можем сделать. Ладислав — джентльмен.
— Рад это слышать! — воскликнул сэр Джеймс, в раздражении несколько утратив самообладание. — Кейсобона так не назовешь, разумеется.
— Было бы хуже, если бы в приписке к завещанию он совсем запретил ей выходить замуж, знаете ли.
— Не знаю, — ответил сэр Джеймс. — По крайней мере, это выглядело бы менее оскорбительно.
— Очередная выходка бедняги Кейсобона. После приступа он несколько повредился в уме. Совершенно бессмысленное распоряжение. Ведь Доротея не собирается за Ладислава замуж.
— Да, но каждый прочитавший приписку решит, что собирается. Я, разумеется, не сомневаюсь в Доротее, — сказал сэр Джеймс. Затем, нахмурившись, добавил: — Но Ладислав мне не внушает доверия. Говорю вам откровенно: доверия он не внушает.
— Сейчас я ничего не в силах сделать, Четтем. Право, если бы можно было его отослать… скажем, отправить на остров Норфолк…[166] или куда-то в этом роде… это только опорочило бы Доротею. Те, кто слышал о завещании, решили бы, что мы в ней не уверены… не уверены, знаете ли.
Веский довод, приведенный мистером Бруком, не смягчил сэра Джеймса. Он протянул руку за шляпой, давая понять, что не намерен больше препираться, и с прежней запальчивостью произнес:
— Могу только сказать, что Доротея однажды уже была принесена в жертву из-за беспечности своих близких. Как родственник, я сделаю все возможное, чтобы оградить ее от этого сейчас.
— Самое лучшее, что вы можете сделать, это перевезти ее поскорее во Фрешит. Полностью одобряю ваш план, — сказал мистер Брук, радуясь, что одержал победу в споре. Ему очень не хотелось расставаться с Ладиславом именно сейчас, когда парламент мог быть распущен со дня на день и надлежало убедить избирателей в правильности того единственного пути, который более всего соответствовал интересам Англии. Мистер Брук искренне верил, что эта цель будет достигнута, если его вновь изберут в парламент. Он был готов служить нации, не жалея сил.
50
«Лоллард пусть скажет поученье нам».
«Ну нет, ему я поучать не дам.
Клянусь душой отца! Господне слово
И слушать непотребно от такого!
Промолвил шкипер. — Дайте волю плуту,
Посеет он тотчас раздор и смуту!»
Доротея спокойно прожила во Фрешит-Холле неделю, прежде чем начала наконец задавать опасные вопросы. Каждое утро они с Селией сидели в прехорошенькой верхней гостиной, соединенной с маленькой оранжереей; Селия, вся в белом и бледно-лиловом, словно букетик разноцветных фиалок, следила за достопримечательными действиями малютки, которые представлялись столь загадочными ее неискушенному уму, что она то и дело прерывала беседу, взывая к нянюшке с просьбой истолковать их. Доротея в трауре сидела рядом и сердила Селию чрезмерно грустным выражением лица; в самом деле: ведь дитя совершенно здорово, и, право же, если еще при жизни муж был таким докучливым и нудным, и потом… да, разумеется, сэр Джеймс все рассказал жене, весьма решительно ее предупредив, что об этом ни в коем случае не следует говорить Доротее, до тех пор пока скрывать уже будет нельзя.
Но мистер Брук не ошибся, предсказывая, что Доротея не сможет долго бездействовать, когда ее ждут дела; она знала, в чем состоит суть завещания, написанного мужем уже после женитьбы, и, едва
