— Дитя мое, что я такое слышу? О помолвке вашей сестрицы? — сказала миссис Кэдуолледер.
— Она помолвлена с мистером Кейсобоном. — Селия, как обычно, предпочла наиболее прямой и простой ответ, радуясь возможности поговорить с супругой священника с глазу на глаз.
— Но это ужасно! И давно?
— Я узнала о их помолвке только вчера. Свадьба будет через полтора месяца.
— Что же, душенька, могу только поздравить вас с таким зятем.
— Мне так жалко Доротею!
— Жалко? Но ведь, полагаю, она сама все устроила.
— Да. Она говорит, что у мистера Кейсобона великая душа.
— Не спорю, не спорю.
— Ах, миссис Кэдуолледер, по-моему, выходить замуж за человека с великой душой вовсе не так уж хорошо.
— В таком случае, милочка, вам известно, чего вы должны остерегаться. Вам известно, как они выглядят, и когда следующий явится просить вашей руки, не вздумайте соглашаться.
— Разумеется, нет.
— Еще бы! Одного такого в семье вполне достаточно. Так значит, вашей сестрице сэр Джеймс Четтем совсем не нравился? Ну, а о нем, как о зяте, что бы вы сказали?
— Я была бы очень рада. По-моему, он был бы прекрасным мужем. Но только… — добавила Селия, порозовев (порой она, казалось, розовела так же естественно, как дышала), — только не думаю, чтобы он подошел Доротее.
— Недостаточно возвышен?
— Додо очень взыскательна. Она всегда обо всем размышляет и придает значение всякому слову! Сэру Джеймсу никак не удавалось ей угодить.
— А, так значит, она подавала ему надежду! Это не делает ей чести.
— Ах, пожалуйста, не сердитесь на Додо! Она многого просто не видит. Все ее мысли были заняты домами для арендаторов, а с сэром Джеймсом она иногда держалась почти невежливо, но он так добр — он ничего не замечал.
— Ну что же, — сказала миссис Кэдуолледер, накидывая на плечи шаль и вставая с некоторой торопливостью. — Придется поехать прямо к сэру Джеймсу и сообщить ему, что произошло. Он уже, наверное, привез свою матушку, и так или иначе я должна побывать у них. Ваш дядя, конечно, не сочтет нужным его известить. Очень грустно, душенька! Вступая в брак, молодые люди обязаны думать о своих семьях. Я подала дурной пример — вышла замуж за неимущего священника и бесповоротно уронила себя в глазах всех Де Браси: пускаюсь на хитрости, чтобы не остаться без угля, и молюсь о ниспослании оливкового масла для салата. Впрочем, у Кейсобона, надо отдать ему справедливость, деньги есть. Что же до благородства происхождения, то, полагаю, в фамильном гербе у него три черных краба и вздыбившийся схоласт. Да, пока я здесь, милочка, мне надо поговорить с вашей миссис Картер о пирогах. Я хотела бы прислать к ней мою новую кухарку поучиться. Беднякам вроде нас, с четырьмя детьми на руках, хорошая повариха не по средствам. Я думаю, миссис Картер не откажет мне в такой услуге. А кухарка сэра Джеймса — настоящий жандарм в юбке.
Не прошло и часа, как миссис Кэдуолледер, уговорив миссис Картер, уже подъезжала к воротам Фрешит-Холла, который находился совсем недалеко от ее собственного дома: супруг ее избрал для жительства Фрешит, а Типтон поручил заботам младшего священника.
Сэр Джеймс Четтем действительно вернулся из короткой поездки, которая заняла два дня, и как раз переодевался, чтобы отправиться в Типтон-Грейндж. Миссис Кэдуолледер увидела у крыльца его лошадь, а затем появился и он сам с хлыстом в руке. Леди Четтем еще не возвратилась, но миссис Кэдуолледер, разумеется, не могла ни о чем говорить в присутствии грума и конюха, а потому изъявила желание посмотреть новые растения в оранжерее. Войдя туда, она сказала:
— У меня для вас очень печальная новость. Надеюсь, вы все-таки не так влюблены, как делаете вид.
Негодовать на миссис Кэдуолледер за ее манеру выражаться не имело ни малейшего смысла. И тем не менее сэр Джеймс слегка переменился в лице. Его охватила непонятная тревога.
— Я убеждена, что Брук все-таки намерен выйти в открытую. Я прямо обвинила его в том, что он задумал представлять Мидлмарч в парламенте как либерал, а он скроил глупую мину и даже не стал возражать — лепетал что-то о позиции независимого и прочий вздор.
— И это все? — спросил сэр Джеймс с большим облегчением.
— То есть как? — возразила миссис Кэдуолледер резким тоном. — Неужели вы хотите, чтобы он вступил на политическое поприще таким манером? Как политический клоун?
— Думаю, его можно будет переубедить. Вряд ли ему придутся по вкусу такие большие расходы.
— Это я ему и сказала. Тут он доступен гласу разума — на унцию скупости всегда приходится два-три грана здравого смысла. Скупость — отличная фамильная добродетель, вполне безопасная основа для безумия. А в роду Бруков что-то да не так, иначе бы мы не увидели того, что видим.
— Как, Брук выставляет свою кандидатуру от Мидлмарча?
— Хуже того. И вот тут у меня немного совесть нечиста. Я ведь всегда говорила вам, что мисс Брук для вас прекрасная партия. Я знала, что в голове у нее немало всякого вздора — сущий ералаш из методизма и всяких фантазий. Правда, у девушек такие вещи обычно проходят без следа. Но должна признаться, что на сей раз я ошиблась.
— О чем вы говорите, миссис Кэдуолледер? — спросил сэр Джеймс, но его опасения, что мисс Брук бежала, чтобы вступить в общину моравских братьев или еще в какую-нибудь нелепую секту, неизвестную в хорошем обществе, несколько уравновешивались убеждением, что миссис Кэдуолледер всегда все представляет в наиболее черном свете. — Что случилось с мисс Брук? Скажите же.
— Ну хорошо. Она помолвлена.
Миссис Кэдуолледер помолчала, глядя на сэра Джеймса, который криво улыбнулся, пытаясь скрыть, как ранила его эта новость, и щелкнул хлыстом по сапогам. Затем она добавила:
— Помолвлена с Кейсобоном.
Сэр Джеймс уронил хлыст, нагнулся и поднял его. Пожалуй, его лицо еще никогда не выражало такого отвращения, как в тот миг, когда он вновь посмотрел на миссис Кэдуолледер и повторил:
— С Кейсобоном?
— Вот именно. Теперь вы понимаете, почему я заглянула к вам.
— Боже мой! Это мерзко! С такой высохшей мумией! (Мнение, которое можно извинить молодому, пышущему здоровьем, но побежденному сопернику.)
— Она говорит, что у него великая душа. Великий бычий пузырь, чтобы греметь сухим горохом, — сказала миссис Кэдуолледер.
— Но зачем такому старому холостяку жениться? — спросил сэр Джеймс. Он ведь одной ногой уже стоит в могиле.
— Ну, так вытащит ее обратно.
— Брук не должен этого допускать. Он должен потребовать, чтобы заключение брака было отложено до ее совершеннолетия. А к тому времени она передумает. Для чего же и существуют опекуны?
— Как будто Брук способен на решительный поступок!
— А если бы с ним поговорил Кэдуолледер?
— Вот уж нет! Гемфри всех считает очаровательными людьми. Мне ни разу не удалось добиться от него хоть одного дурного слова о Кейсобоне. Он даже епископа хвалит, хотя я и говорила ему, как противоестественны такие похвалы в устах приходского священника, — но что прикажете делать с мужем, который настолько пренебрегает приличиями? И чтобы никто этого не заметил, мне приходится поносить всех и каждого. Ну, не вешайте носа! Лучше радуйтесь, что судьба избавила вас от мисс Брук — ведь она требовала бы, чтобы вы и днем созерцали звезды. Говоря между нами, крошка Селия стоит двух таких, да и в других отношениях она теперь прекрасная невеста. В конце-то концов, выйти за Кейсобона — это все равно что постричься в монастырь.
— Не в этом дело… я думаю, друзьям мисс Брук следует вмешаться ради нее самой.
— Гемфри еще ничего не известно. Но когда я ему скажу, знаете, что он ответит? «А почему бы и
