холодную погоду на балкон, то ее свободно может разорвать…
Да, много в природе загадок.
Куриловы пили чай. В большой комнате на раздвижном столе сверкал электросамовар, а вокруг, как цыплята около наседки, толпились вазочки со всякими вареньями и чуть поодаль – блюдо со здоровенным куском шербета, который всегда своим видом напоминал мне хозяйственное мыло. За всю свою жизнь я так ни разу и не решился попробовать, каков он на вкус. А у Куриловых это едва ли не главное лакомство. Я вообще заметил, что они совсем мало едят мяса, но все очень любят сладкое. Может, и Сережа такой умный и так хорошо учится как раз поэтому, ведь всем известно, что сахар – это питание в первую очередь для мозга…
Меня пригласили выпить чашечку за компанию, но я вежливо отказался и один ушел в ребячью комнату, где обитали сам Сережа, двое младших его братьев, сестренка, птички, рыбки, а также изредка и другая живность.
Тут стояли двухэтажные койки, и вообще по размерам эта каморка походила на вагонное купе, но всегда, сколько помню, здесь умудрялись разместить еще и несколько аквариумов, клеток, ящичков, в которых вечно что-то шуршало и скреблось…
Под расшатанным, старым столом в коробках из-под обуви несколько раз поселялись хомячки, ежики… Но эти зверята как-то не приживались. От хомячков шел запах, особенно заметный в таком тесном помещении, к тому же на них постоянно пытался охотиться Шварц.
А ежики от избытка общения просто начинали хворать. Они ведь любят покой, тишину, а тут их просто затаскивали, и заласкивали, и рвали друг у друга из рук…
Я еще в детстве обратил внимание на одну вещь: к тем девчонкам или мальчишкам, которые ко всем льнут и готовы в лепешку расшибиться, лишь бы их приняли в игру и вообще водились с ними, дружили, – к ним всегда относятся прохладно, а иногда и в грош не ставят. На себе это испытал. А вот есть такие пацанята, совсем еще клопики, но уже страшно самостоятельные. Они в кучу не лезут, а держатся немного в стороне, но с достоинством держатся, а не так, как бывает от страха или из слабости.
Сидит такой микроб в углу двора где-нибудь и занимается неважно чем, может, и совсем уж пустяковой чепухой, например гвозди кирпичом в землю забивает и обратно вытаскивает, но делает он это с таким важным видом, что все к нему волей-неволей тянутся… Он этого и не хочет, не добивается нарочно, а все именно тем и кончается, что ребята липнут к нему, как железные опилки к магниту.
Тут есть какая-то особенность. Должно быть, людей привлекает все мало-мальски таинственное. Скажем, кошек, собак, других животных кто любит, кто нет… Но ежиков, заметил я, все поголовно любят. Они и образ жизни ночной избрали, и на глаза стараются никому не попадаться, и в клубок сворачиваются, фыркают, иголки выставляют, если к ним пристают даже и с нежностями… А их все равно любят, и вовсе не потому, что они якобы какую-то пользу там приносят, мышей ловят и других вредоносных грызунов… Просто их любят и не задумываются – почему да почему… Так и надо, наверное, любить.
Вошел Сережа, раскрасневшийся и слегка вспотевший.
– Ну что, посмотрим канареечек?
– Конечно, а то я уж весь извелся от нетерпения. Когда же, думаю, Сережа допьет свои пять стаканов…
Он осторожно снял с гвоздя, вбитого в стену, обернутую куском темной материи клетку и принялся ее раскутывать, объясняя мне:
– Это я ям устроил ночь. Иначе они убьют друг друга… Так и бросаются в драку.
Старый Шварц, который лежал своим теплым брюхом на моих коленях, перестал мурлыкать и соскочил на пол. Подбежал к хозяину, задрал черную голову с седыми усами и хрипло, взволнованно мяукнул.
– Иди, иди! Хищник кровожадный! – отодвинул его ногой Курилов. – Ишь, хвостом задергал!
Я поднялся с расхлябанного стула, где мы с котом коротали время, и подошел поближе, чтобы лучше разглядеть новоселов, которые почему-то притихли и нрава своего буйного не выказывали.
– Ну как? – гордо сказал Курилов, как будто он сам их из соски вскормил. – Правда хороши?
Сказать по совести, вид у пташек был неважнецкий. Невозможно было даже отличить, кто из них кенар, а кто – канарейка. Вся троица выглядела так, словно их долго-долго крутили в барабане для продажи лотерейных билетов.
Зато от Сережи прямо сияние исходило.
– Как сказать… У них ведь главное – не внешность, – нашел я нужные слова. – Это же не павлины, правда?
– Ну и хватит на первый раз, – решил Курилов. – Отойди подальше. А то они пугаются, когда на них вот так вот, в упор смотрят, да еще пристально… Особенно незнакомые люди… Нервничать начинают, боятся, должно быть, что их съедят.
– Скажи им, пусть не волнуются. Не в моем они вкусе… Это вон ему в самый раз…
Шварц стоял на задних лапах, опершись передними о ножку стола. Глаза его выражали одновременно муку и надежду.
Сережа бережно повесил клетку на место, взял кота за шкирку, выкинул в большую комнату и плотно притворил дверь.
– Зря ты с ним так, – пожалел я Шварца. Больно уж тяжело и гулко он шлепнулся на пол. – Все-таки старый друг лучше новых двух. Или даже трех…
– Ничего, потом помиримся. Главное, чтобы он сразу усек, здесь ему ничего не светит.
Он прилег с мечтательным видом на одну из нижних коек и заложил руки за голову.
– Погоди, еще послушаешь, как они у меня петь будут… Только нужно клетки повесить так, чтобы они друг друга не видели, а только слышать могли. Они тогда обязательно соревнование устроят, кто кого перепоет… А еще я раз на птичьем рынке слышал, как один малый рассказывал: стоит ему на гитаре один аккорд взять, как его кенар сразу подсвистывать начинает. Причем сразу берет правильную ноту. Представляешь, какие они музыкальные!
– Профессионалы, – сказал я. – Что ты!
– Представляешь, тот на гитаре «цыганочку» и кенар вслед за ним!
– Артисты! Жаль, что у тебя нет гитары…
Сережа приподнялся на локте, вытянул губы, как для поцелуя, и начал ласково насвистывать какую-то мелодию. Должно быть, хотел подбодрить своих новых подопечных. Фальшивил он при этом ужасно, художественного свиста не получалось, и птички, видимо, поняв, что никогда с Куриловым не споются, окончательно поникли и выглядели совершенно растерянными и подавленными.
– Сереж, а цыпляток они выведут?
– Конечно! Только не цыплят. Цыплят выводят куры, – пояснил он, как всегда, нравоучительно.
– А эти? Канарейчиков? Кенаряток?
– Ну… просто птенцов… Выведут, куда они денутся. Вот подожди, я и тебе дам птенчика. Обязательно, ты не сомневайся! Из первого же выводка…
– Нужен мне очень твой птенчик! – отказался я от роскошного подарка. Хватит с меня и Чифа, чижика моего… Привыкай к ним, потом отвыкай… – Не хочется тебя обижать, но канарейки – это мещанство. Еще Маяковский, кажется, где-то говорил…
– Но как же… Я же должен тебя отблагодарить за клетку…
– Да ерунда эта клетка! Считай, что я тебе ее подарил. Все равно в подвале без толку валялась.
Я в последний раз все молниеносно взвесил, прикинул и решил: была не была!
– А вот если ты мне друг, то лучше в одном деле помоги…
Мороз был несильный, градусов пять-шесть, не больше, но Сережа, как только мы вышли на улицу, сразу опустил уши на шапке. Он так себя уютнее чувствует, только немного хуже слышит, поэтому с ним надо громче разговаривать, вот и все. Но как бы ты ни орал, он все равно то и дело переспрашивает, чтобы
