Однако шутка до неё не доходит. Смотрит на меня глазами коровьими, и, вижу, слёзы в них собираются. То ли за жизнь мою боится, то ли измене моей предстоящей не рада.
— Не переживай и дурного в голову не бери, — в щёку её чмокаю. — По делам государственным лечу. Завтра из газет всё узнаешь.
Забираюсь быстренько в «тень» и координаты Беловежской Пущи Егорычу сообщаю. Надо, понимаешь, дела завершать там, где они начинались.
Конечно, удобства в салоне пассажирском «тени» минимальные — кресла такие, как в городском автобусе, — но и то, слава богу, что на чём сидеть нашлось. Зато какой фурор внешним видом машины на хохла и сябра произведу! Небось, похлеще, чем на Алиску.
И точно — приземлились мы в этой самой Беловежской пуще, а оба президента восточнославянских, меня встречающих, хавалки поразевали, «тень» впервые увидев. Впрочем, оправились тут же, рукопожатиями со мной обменялись да словами приветственными. Белорус, тот ничего из себя выглядит, бодренький, а вот украинец чегой-то смурной, бледный, со взглядом потухшим. Видно, настолько идея о едином государстве для него чужда, что когда Пупсик её в мозги ему внедрил, ничего личного не осталось. Кукла, одним словом.
— Предлагаю сразу обсудить все аспекты нашего объединения, — приступает без обиняков к официальной части белорус.
— А чего тут обсуждать? — морщусь недовольно и Пупсика к разговору подключаю. — Бумаги готовь, и подписывать будем.
— Хорошо, Борис Макарович, — линяет с лица белорус, Пупсиком в момент охмурённый, и жестом кому-то из лиц, его сопровождающих, приказывает к исполнению приступить. Метётся тот в особняк, что веник электрический.
В общем, пока мы неспешно к дому дефилировали да в зал для подписания документа исторического поднимались, бумаги были уже готовы. Сели мы за стол, оба президента не глядя документ архиважный подмахнули — точно Пупсик их руками водил, — а я всё-таки прочитал.
Нормальный пакт о воссоединении государств получился — даже лучше, чем я ожидал. Понятно, редактора из МИДа над ним трудились, естественно, под «патронажем» Пупсика. Союзом Восточнославянских Государств теперь мы будем. СВСГ. Главенство в нём, само собой, России отведено, а Украина с Белоруссией в новое государство в качестве своего рода губерний вливаются, без всякого намёка на самоуправление.
Подмахнул документ и я.
Затем под вспышки блицев пресс-службы встали мы, друг другу папочки вручили, расцеловались троекратно, по-славянски. А потом белорус, на правах хозяина, слово хвалебное по торжественному случаю воссоединения восточных славян на полчаса закатил. Типа того, что, мол, мы одной крови, и друг без друга нам никак нельзя.
Моя речуха короткой была.
— Дело сделано, — бросил фразу историческую.
А хохол ничего не сказал. Что он в состоянии прострации сказать может? Да и не спрашивал никто у него ничего.
Казалось бы, теперь и веселью безудержному через край бить положено, однако ни фига не происходит. Начали всех шампанским обносить, но и оно настроение не улучшило. Президент хохляцкий бокал за бокалом бездумно садит, а глаза как были оловянными, так и остаются. Ни искры жизни в них не появляется. Марионетка, ни дать, ни взять. А белорус, как оказалось, ва-аще трезвенник. Пригубил бокал за компанию и всё. Да и лица, их сопровождающие, тоже словно как в ступоре полном находятся — вроде как с завтрашнего дня они все не у дел оказываются. Какое уж тут веселье… Ну а для меня шампанское не напиток.
Так что покрутился я с полчасика среди всеобщего смура и к вертолёту с папочкой всемирного значения под мышкой чухнул.
— Основа государству заложена, — высокопарно попрощался, — пора за работу.
Летим назад, а настроение у меня почему-то аховое. Вот, свершил дело эпохальное, думаю, но почему мне так грустно? Может, атмосфера Беловежья повлияла? Слякотно здесь, промозгло, да и вечер поздний уже, а я сутки почти не спал…
А спецназовцы, меня сопровождающие, между тем что на иголках сидят, улыбками сияют и взглядами вроде как командира своего к чему-то подначивают.
Поднимаю я глаза на полковника и вопрошаю устало:
— Что сказать, Егорыч, хочешь?
— Да вот, — мнётся, улыбку гася, — думаем мы, чего это вы, Борис Макарович, такой грустный? Неужели ничего не получилось?
— А что должно было получиться? — ловлю его на слове. Ни намёком я полковнику о цели своего визита в Беловежскую Пущу не обмолвился.
— Тут нам сорока на хвосте принесла, — байкой армейской кормит меня Рудин, — что вроде пакт о воссоединении славянских народов вы должны были подписывать.
— Это-то как раз получилось… — вздыхаю тяжко.
— Тогда почему грустите, Борис Макарович? Обмывать факт такой великий надо!
— А вот этого, Егорыч, и не получилось… — кислую морду строю.
— Так на сей счёт у нас с собою было, — лыбится до ушей Егорыч, наклоняется и выволакивает из- под сиденья ящик водки. — Ребята тут, пока вы пакт подписывали, подсуетились…
Что столбик ртутный в градуснике, в кипяток опущенном, моё настроение подскакивает.
— Ну, Егорыч, ты и даёшь… Наливай!
Короче, выгрузили меня спецназовцы на вертолётной площадке в усадьбе уже изрядно разогретым. Я их к себе праздновать продолжить пригласил, и они было согласились, как вдруг за спиной моей нечто такое увидели, что враз протрезвели.
— Извините, господин президент, служба! — козыряет Егорыч, как кипятком ошпаренный вместе с ребятами своими в вертолёт ныряет, и «тень» в мгновение ока бесшумно в небе ночном растворяется.
Оборачиваюсь я недоумённо, но с опаской, и вижу на крыльце Алиску, руки в бока грозно упёршую. И такой у неё вид впечатляющий, что я тотчас своих орлов-соколов понимаю. Действительно, для мужика пьяного нет страшнее зверя — жены собственной.
— Алиска! — улыбаюсь почему-то заискивающе. Видать, и меня вид её грозный пронял — небось, у мужиков это в крови. — А вот и я, родная…
И начинаю, спотыкаясь, по ступенькам к ней подниматься. Молча Алиска меня встречает, глазами подозрительно ощупывает, ноздрями трепещет, принюхиваясь. Явно запах духов бабских уловить пытается. Ну что ещё супруге в голову прийти может, когда мужа компания друзей поддатых к дому доставляет и тут же линяет скоропостижно?
— Что ты, право, Алиска, себе в голову вбила… — оправдываюсь по инерции. — Говорил же тебе — по делам важным, государственным улетаю… Не веришь? На — почитай…
Протягиваю ей папочку эпохальную… и в грязь её роняю. Таким вот образом у нас вся политика и делается: в основном, из дерьма лепится и как высшее достижение человечества толпе преподносится, а ежели что действительно значимое свершается, то, наоборот, в грязь втаптывается.
Дальнейшее помню смутно. Кажется, Алиска документ исторический всё-таки прочитала и в корне ко мне переменилась. Бабе что надо? Где бы мужик ни напился и до какой степени, лишь бы не с бабой другой был. Защебетала птичкой райской, запорхала вокруг, что-то ласковое да восторженное в мой адрес киской мурлыча. Но мне к тому времени всё трын-травой стало, а сам — дрова-дровами. Принял, видать, с «орлами» дозу чрезмерную, и теперь меня только грузить можно было. Что, похоже, Алиска и сделала.
Впрочем, помню ещё, как среди ночи мне Сашок по правительственной связи звонил.
— Ты что натворил, Борис?! — орал. — Твоя инициатива глупая нас до гражданской войны доведёт!
— Какой-такой войны? — бормочу невнятно. — Ты мне это брось! Я, может, вековую мечту народов братских осуществил…
Тут я, кажись, трубку телефонную уронил и вновь отключился. Ну что с дров возьмёшь? Одни
