Эх, думаю, нет со мной Алиски, и Блин без своей половины… Какой тост пропадает — я бы сейчас «дружить семьями» предложил.
— Это неплохо бы и отметить, — подмигиваю Блину и тут же попытку его пресекаю, когда он к прислуге оборачивается, чтобы указание «повторить» отдать: — Нет-нет, у меня для такого случая кое-что получше есть.
— А подай-ка мне чемоданчик наш «атомный», — Сашка прошу.
При слове «атомный» переводчик-телохранитель президента дёргается так, будто на амбразуру броситься готов, своё основное предназначение свято исполняя, но Блин его жестом останавливает.
Подаёт мне Сашок чемоданчик, открываю его и ботл четырёхгранный перцовки хохляцкой на стол водружаю.
— Вот, — говорю гордо, — ручаюсь, такого вам пробовать не приходилось.
И это чистейшая правда, поскольку перцовка сия по моему личному спецзаказу в Хохляндии произведена. Она мне всегда нравилась, одно только возмущало: на этикетке «Горiлка з перцем» написано, а вместо «з перцем» там всегда почему-то только два стручка бултыхаются. Да и те без хвостиков, явно надкушенные. Что значит, натура хохляцкая, жмотливая… Посему я и спецзаказ сделал, чтобы в бутылке без всякого обмана три перца целеньких плавало.
Берёт Блин в руку бутылку, этикетку рассматривает, бровями удивлённо двигает. Сразу видно — подобную продукцию в жизни своей первый раз видит.
— Только под неё закусь нужна, — говорю прямо. — Иначе не тот эффект получится.
— Понимаю, — кивает Блин и, в свою очередь, мне подмигивает. — Солёные огурчики?
— Откуда они у вас? — смеюсь. — Можно и салаты какие кисленькие либо под майонезом.
— Тогда прошу в моё «бунгало», — предлагает он, встаёт и распоряжения соответствующие прислуге отдаёт.
Идём мы на виллу, и тут меня словно по голове кто кувалдой врезает — а вдруг ему не понравится? С его-то вкусом аристократическим, утончённым… На что у ребят моих желудки лужёные, но, кроме меня, перцовку практически никто из них особо не уважает. Что же делать?
Впрочем, решение быстро нахожу и Пупсика к действию подключаю. Раз это исконно хохляцкий напиток, пусть Блин на сей момент себя стопроцентным хохлом ощутит, который за нэньку Украину и за её национальные святыни кому хошь пасть порвёт.
Заводит Блин нас в гостиную, под трапезную охотничьего домика стилизованную, где по стенам, как и положено, оружие разное развешано да трофейные головы копытных с рогами, и за стол, в мгновение ока накрытый, усаживает. В камине полешки потрескивают, но в комнате прохладно — вовсю кондиционер невидимый пашет. После жары на лужайке весьма приятственно в такой обстановке очутиться. Самое место для принятия перцовки.
Берёт официант мою бутылку, ловко эдак пробку скручивает и в стаканы высокие на полпальца наливает.
— Э, нет, — головой качаю, — этот продукт так не пьётся.
Отбираю бутылку и дозу соответствующую Блину и себе отмериваю.
— А теперь — залпом!
Поднимает с некоторым сомнением Блин стакан, нюхает. Однако особо время не тянет — сразу видно, в этом деле человек отважный.
— Прозит! — говорит и одним махом стаканяру глушит.
И застывает изваянием. И чудится мне, что нос его в бульбу багровую, сплошь пористую вырастает, губы в полумесяц перевёрнутый так складываются, будто их усы вислые прикрывают, а волосы светлые темнеют и на макушке в чуб казацкий собираются.
Переводит Блин взгляд на меня обалдевший и вдруг выдыхает на чистом хохляцком языке:
— Та цэ ж справжня украйинська горилка…
И бац — мордой в тарелку с салатом. Что Ломоть — один к одному.
Наш человек, хвалю про себя. Но слабоват. Тренировки не хватает…
И таким же макаром свою дозу простаю.
Что огнём моё нутро вспыхивает, и языки пламени из глаз выметаются.
— Та ото ж… — перехожу и я на хохляцкий и, солидаризуясь с Блином, мордой об стол грохаюсь.
Очнулся я уже в лимузине. Катим мы куда-то по шоссе, вроде знакомому: лес по обочинам, из-за деревьев солнышко зарёю высвечивает. По всем признакам — утро раннее. Поворачиваю голову и вижу, что рядом Сашок трезвый что стёклышко сидит.
— Где мы? — спрашиваю хрипло.
— Дома, — просто отвечает Сашок. — Вот и усадьба уже наша.
И действительно, через минуту на территорию усадьбы въезжаем, и шофёр к особняку подруливает.
Вот, блин! Двойной блин, российско-американский! Что за напиток термоядерный нам хохлы подсунули, если он сразу после приёма внутрь напрочь вырубает, да так, что я ни черта обратного пути из Америки не помню? Сверхоружие секретное, что ли, какое разработали, или я перемудрил с дозировкой менталитета хохляцкого, который в неразбавленном виде ни одни мозги принять не могут?
Выползаю из лимузина, а тут и Алиска по крыльцу ко мне сбегает, на шею вешается. Еле на ногах устоял.
— Боренька, родненький! — обцеловывает меня. — Тут вчера по телику сообщили, что ты с самим американским президентом встречался. Правда? А ты жену его видел? Что на ней было? А причёска? А украшения какие на ней? Правда, что колье у неё бриллиантовое?..
— Потом, потом… — сопротивляюсь вяло. — Видишь, устал с дороги?
— Ах, извини, — мгновенно проникается сочувствием Алиска. — Идём, идём отдохнёшь.
Обнимает она меня за торс, к двери ведёт. Поднимаюсь я с трудом на крыльцо, и тут вдруг веселье меня запоздалое охватывает — нормальный таки вояж в Америку получился! Нищак!
Оглядываюсь я тогда и указание шутливое Сашку даю:
— Ежели президент американский по телефону обо мне справляться будет, скажи, чтоб вечерком перезвонил. Отдыхаю я сейчас.
— А если наш президент звякнет? — в свою очередь шутит Сашок.
— А нашего на хрен пошли. Разрешаю.
Часть пятая
ПРЕЗИДЕНТ
Странно, но очередной переезд на новое место жительства никак не сказался на Пупсике. Зато всевозрастающие потребности Пескаря, его просьбы, постепенно превратившиеся в требования беспрекословного исполнения желаний, неожиданно прорвали психологическую преграду страха и боли, которые ранее неизбежно сопутствовали каждому минимально возможному изменению реальности. Словно лопнул давно созревший нарыв, мучивший сознание нестерпимым ужасом неизбежного конца, и Пупсик ощутил себя на месте пусть ещё слабого, но уже выздоравливающего после тяжелейшей болезни пациента. Его сознание, задавленное в психоневрологическом диспансере лошадиными дозами транквилизаторов, вдруг начало бурно совершенствоваться, а удивительные возможности — непрерывно расти. Порой ему казалось, что и организм его растёт и трансформируется. Выпрямляется позвоночник, пропадает горб, изменяются черты лица… Однако то, что он в своё время с лёгкостью проделал с телом Алисы, со своим
