— Да, любил. Я любил ее всегда. Слепо, наверное, но ведь любовь слепа, не так ли? — Он поднял на меня печальные глаза. — И в основном любил издалека. Когда их брак наладился, у меня оказались связаны руки. Хоть я многое знал, но не мог вмешиваться. Я лишь следил за ней и старался всегда быть рядом. Но в конце концов она меня перехитрила. Ускользнула от моего внимания, от моей бдительности и влияния. Если бы я знал, что она задумала — ну, сама понимаешь. Я бы ее остановил.
— Не сомневаюсь. — Я посмотрела в его добрые и печальные серые глаза. — Знаете, Дэвид, настанет время, и я захочу сказать мальчикам правду. Пока еще рано, это будет для них слишком большим потрясением, им и так пришлось несладко, но когда-нибудь, когда они подрастут, я расскажу им все с начала до конца. Бен верно сказал: самое важное — это говорить правду.
Он улыбнулся впервые за все утро.
— Мне нравится эта мысль, — мягко проговорил он.
Неожиданно я поняла, что он сейчас чувствует. Роуз мертва. А он единственный на свете, кто любил ее по-настоящему. Он оплакивал ее горше всех, только про себя. И как он, должно быть, горевал по Неду! Он посмотрел в коридор: мои дети и родители готовили пиццу в облаке муки.
— Я не буду прощаться, но отвечу да. Когда ты решишь, что пришло время, Люси, я буду очень рад.
Я встала на цыпочки и поцеловала его сухую морщинистую щеку.
— До свидания, Дэвид.
— До свидания, милая. И желаю тебе удачи.
Он зашагал по дорожке. Я задумчиво смотрела ему вслед. А потом повернулась и обнаружила, что у меня за спиной стоит Джек.
— Какой хороший человек, — пробормотала я.
— И добрый. В наши дни большая редкость. — Мы наблюдали, как Дэвид садится в машину. Я вся горела оттого, что Джек рядом. Так близко.
Он откашлялся:
— Я на кухне уже со всеми попрощался, Люси. Сейчас поговорю с Лукасом и тоже поеду.
— Правда? — я испуганно обернулась. — А куда ты едешь?
— Забрать свою машину, которая по разным сложным причинам все еще в другой части Лондона, а потом… потом не уверен.
Мы стояли на пороге, и он пристально смотрел на меня. Его голубые глаза были спокойны и прозрачны. Интересно, о чем он думает? Вспоминает ли прошлую ночь? Конечно. Мы оба об этом думаем. О том, как я навязалась, чтобы он меня поцеловал, и он повиновался с таким странным выражением лица. Я вдруг поняла, что мне очень стыдно. Именно из-за этого странного взгляда. И стыдно не за него, а за себя. Я как будто была его маленькой сестричкой, которая повела себя плохо, сняла платье на вечеринке и исполнила на столе канкан.
— Я сейчас… — Он вошел в гостиную.
Я слышала, как они с Лукасом смеются, видела их сквозь щелку в двери. Лукас встал и обнял его, поцеловал в обе щеки на французский манер. Джек ответил тем же и взял книгу, которую читал Лукас, а потом спросил, всегда ли он читает такой мусор.
— Лукас, ты только посмотри на обложку!
Мой отец расхохотался.
— Ужасная, согласен, и в некоторых местах даже неприличная — Мэйзи вчера вечером увидела ее, и глаза у нее стали как блюдца! Но этот мусор приятно читать, и он воспринимается очень свежо после заумных стишков! По сравнению с твоими серьезными сочинениями очень даже ничего!
— Серьезные сочинения? Высокохудожественная поэзия, приятель, вот чем я занимаюсь.
Так они и дальше подшучивали и поддразнивали друг друга, а я подслушивала у двери и с разрывающимся сердцем думала, что все, без единого исключения — мои родители, мои дети — могут общаться с Джеком так беззаботно. А я, похоже, единственная, кто как дура стоит в стороне: я и хотела бы повеселиться вместе с ними, но не могу из-за какого-то страшного барьера, который я сама и возвела между нами. Может, он по отношению ко мне чувствует то же самое? Не то чтобы он смущался, нет, просто его, как и меня, парализует… Тут я засомневалась в своих мыслях… Может, это желание? Инстинктивно я понимала, что это смешно и глупо, но тем не менее сердце мое бешено подскочило. Да, наверное, так оно и есть. Несмотря ни на что, это так. Ведь он так много для меня сделал, так заботливо помог мне подняться наверх вчера вечером, уложил в постель и спрятался в кабинете сегодня утром, чтобы спокойно сказать полиции, что он меня не видел, а потом приехал с Дэвидом в такую даль, чтобы сообщить хорошие новости, и вел себя, как… Как брат. Люси. Ну-ка, не перевозбуждайся. Он вел себя так потому что он двоюродный брат твоего мужа. Но он не твой любовник! Я закусила губу. Ну уж нет. «А как же тот поцелуй? — подумала я с вновь зарождающейся надеждой. — О боже, как он меня целовал!» При воспоминании об этом я зашаталась на коврике. Джек вышел из комнаты и встал рядом.
— Ну ладно. Я поеду.
— А можно я с тобой? — слабым голосом пролепетала я.
Он удивленно посмотрел на меня. На губах появилась улыбка.
— Конечно.
Вот видите? Он вежлив, как всегда. Но наверняка я его рассмешила. Наверняка втайне он покатывается надо мной со смеху. Я схватила пальто Мэйзи с крючка и спрятала от Джека свое пунцовое лицо, притворившись, что ищу в кармане ключи. Ну вот, Люси, опять ты взялась за свое. Бесстыдница. «Никакого стыда у меня нет», — подумала я, наконец нашарив ключи. Но я ничего не могла с собой поделать. Я не могла позволить ему вот так просто уехать. Я побежала по коридору и крикнула Мэйзи, что уезжаю. Они с мальчиками визжали от смеха в клубах рассыпанной муки и почти не заметили, что я уехала. Хотя мне показалось, что у Мэйзи глаза какие-то хитрые и что она многозначительно улыбнулась, глядя, как я рванула по коридору.
Как бы то ни было, когда я захлопнула за собой дверь, у меня возникло такое чувство, будто у моих ног выросли крылья. Меня охватила какая-то бесшабашность. И волнение. Все мои испытания подошли к концу, и я снова стала нормальным человеком, одним из многих. И сегодня было обычное августовское утро, и самое страшное преступление, которое я могла совершить сегодня — это опозориться перед старым другом. А не пойти после беседы с работником социального надзора под суд за отлынивание от родительских обязанностей!
Радостно вздохнув, я вышла на залитую солнцем лондонскую улочку, по обе стороны которой возвышались оштукатуренные дома. Над головой сияло голубое небо, а под ногами был тротуар — асфальтовый тротуар наконец-то! И люди, черт возьми, люди повсюду!
— Как же здесь здорово! — воскликнула я, вдыхая полной грудью.
— Эти выхлопные газы, что ли? — Джек принюхался. — Да, должен признать, я тоже их люблю. Но в глубине души, Люси, мы же с тобой всегда были городскими крысами, не так ли? — Он улыбнулся, глядя на меня сверху вниз.
Мы с тобой. Какие милые, замечательные слова! Совершенно невинные, без намека, разумеется, но они меня растрогали, обрушились мне на голову приливной волной.
— Да! — согласилась я, переводя дыхание. — Да, конечно. Терпеть не могу деревню. Вся эта болтовня о матушке-природе — вонючая куча дерьма!
Он вроде удивился. Я поморщилась. Вонючая куча… это уж слишком, Люси, чересчур грубо. Ругаешься, как невежественная дура! Ну почему у меня вечно ничего не получается? И почему я так нервничаю?
— Ну нет, конечно, в деревне тоже здорово, — поправилась я, — очень даже здорово, там все эти… ну, деревья и все такое, я просто хочу сказать…
— Может, на автобусе поедем? — оборвал он мой лепет и взял меня за руку. Рядом с нами остановился автобус.
— На автобусе? — Я посмотрела на его руку и просияла, как если бы он только что предложил мне обручальное кольцо с сапфиром. — Конечно! Здорово!
Он изумленно взглянул на меня.
— Так, спокойно. Автобус — это не так уж здорово. Просто такси мы здесь в жизни не поймаем, а
